В качестве актуальных акцентов в кабинете присутствовали заключенный в рамочку плакат с Че Геварой над каминной полкой и перевернутый флаг США – также в рамочке над антикварным письменным столом. Один край у флага почернел от сажи – когда-то давно его пытались сжечь на акции протеста. На столе красовались редкие букинистические издания и дорогостоящие безделушки. Взгляд Джамала привлекла пожелтевшая фотография Эммы Гольдман с автографом, установленная на маленьком инкрустированном камнями пюпитре. Рядом лежал старинный мавританский ножичек для бумаги.
Сам великий дремал в глубоком кожаном кресле, уронив на грудь раскрытый экземпляр «Правил для радикалов», наполовину спрятанный под седой бороденкой. Несмотря на бороду и книгу, слоган на его футболке по-прежнему читался. Он гласил: «Феминизм – это я».
Хлопковые штаны на веревочке были закатаны до колен, сморщенные бледные стопы покоились в небольшом пластиковом тазике с водой. Над поверхностью воды курился пар, рядышком на полу ожидало аккуратно сложенное полотенце.
Возле кресла размещался маленький столик, настоящее произведение искусства, а на нем – хрустальный графин с янтарным шерри и крошечный бокал, еще хранящий следы изысканного напитка.
Джамал и Кейшан прокрались в кабинет на цыпочках, глазея по сторонам. Они знали цену этой роскоши – за нее было уплачено по́том и разбитыми мечтами бесчисленных студентов, избравших путь гуманитарных наук. Мелодия Шопена звучала из того угла, где крутилась под иглой старинного граммофона черная, как оникс, пластинка.
Досточтимый ученый, доктор Эммет Бролли, заморгал и проснулся.
– Чему я обязан такой честью? – поинтересовался он.
Взгляд его слезящихся глаз остановился на узких брюках, облегающих бедра Кейшана. Профессору явно нравилось то, что он видел.
Студенты неловко переминались с ноги на ногу, изучая свои потрепанные кеды. Наконец Джамал резко поднял голову и, запинаясь, спросил:
– Сэр, вы помните Уолтера Бэйнса?
Кейшан, смущенный тем, как ученое светило раздевает его взглядом, добавил через секунду:
– Мы боимся, что у него проблемы.
Профессор нахмурил лоб. Медленно поднял с груди книгу, закрыл и отложил в сторону.
– Какого рода проблемы?
Джамал и Кейшан переглянулись. Вид у них был самый обеспокоенный.
– В общем, есть какой-то список… – начал Джамал.
– В интернете, – уточнил Кейшан.
И начал рассказывать, какие ходят слухи и что говорил им Уолтер.
– Есть один сайт такой, на нем можно вписать имена тех, кого считаешь угрозой обществу. Если никто тебя в этом не поддержит, имя будет стерто из списка через несколько часов. Если еще несколько человек проголосуют, имя останется подольше и может набрать еще голоса. Чем больше голосов получает кандидат, тем бо́льшая ему грозит опасность.
– Вроде как конкурс популярности, только наоборот! – ввернул Джамал.
Ввернул громче, чем рассчитывал. Воцарилось неловкое молчание. Вздыхало и потрескивало пламя в камине.
Наконец доктор Бролли рассмеялся – от души, снисходительно и не без ноток принятого шерри. Смеясь, он продемонстрировал все свои желтые от марихуаны зубы. За долгую карьеру ученый вольнодумец, скульптор мысли подрастающего поколения много раз сталкивался с подобной охотой на ведьм. Он плеснул себе шерри для успокоения нервов, сделал глоток и проговорил с печальной улыбкой, глядя на янтарную влагу в бокале:
– Да, дети мои. Какой-нибудь список есть всегда.
Джамал и Кейшан внимали ему затаив дыхание. Глаза их были широко раскрыты, души переполнял ужас.
Доктор сделал своим маленьким бокалом широкий жест.
– Присядьте, – распорядился он.
Юные слушатели уселись на ковер у его ног.
– Всегда есть список, – изрек доктор Бролли, глядя на них сверху вниз. – О, как человеческие создания любят списки! – Он снисходительно улыбнулся. – От десяти заповедей Моисеевых до черного списка Голливуда. От списка врагов Никсона до списка Шиндлера и списка бестселлеров «Нью-Йорк Таймс». От списка послушных и непослушных деток в руках Санта-Клауса до списка праведников и грешников в руках Бога, отделяющего агнцев от козлищ…
Доктор Бролли перечислял и сравнивал характеристики списков с большой любовью к предмету. Он допил свой бокал, налил еще, снова выпил и снова налил.
– Наш обожаемый Билль о правах не что иное, как список! И девяносто пять тезисов Мартина Лютера, вывешенные на двери собора во время карнавала!
Не встретив в глазах юношей понимания, он взревел:
– Чем нюхать соли и покемонов ловить, лучше бы вы читали заданного вам Льюиса Хайда и Виктора Тернера! Тогда бы вы знали, о чем я говорю! О ритуальной смене власти!
Профессор явно сел на любимого конька. Джамал и Кейшан укрепили дух, готовясь прослушать долгую, нравоучительную лекцию.
Если вкратце, лекция состояла в следующем: практики ритуальной смены власти в той или иной форме существовали почти в каждом обществе и выполняли функцию поддержания статус-кво. Каждый год – а в некоторых случаях каждый сезон – наименее привилегированные слои на короткое время получали власть над теми, чье положение традиционно выше. В наши дни примером такой практики стал Хэллоуин – празднество на стыке лета и осени и, как принято думать, на границе земного мира и загробного. В ночь на тридцать первое октября дети (то есть лишенная власти демографическая группа) наряжаются не включенными в общество элементами (например, мертвецами, призраками, животными) либо персонажами, намеренно от общества отмежевавшимися (например, бродягами или одинокими ковбоями). Мальчики переодеваются в девочек, девочки – в мальчиков, и все эти странные, чуждые создания получают дозволение свободно разгуливать по улицам, стучаться в двери и требовать дань с полноценных, облеченных властью и правами граждан. Отказавшись уплатить дань, хозяин рискует своей собственностью.
– Это вам не шутки, между прочим! – От возбуждения профессор брызгал слюной. – Прежде беднота резала автомобильные шины и поджигала дома! К двадцатым годам прошлого века это приобрело чудовищный размах, и страховым компаниям пришлось приложить массу усилий совместно с газетчиками и производителями сладостей, чтобы внедрить традицию откупаться конфетами! Вы только вообразите! – кричал он с горящими глазами. – Раз в год бедняки могли отплатить богатеям за все обиды! Пойти и сжечь их дома! Даже рождественские колядки, чудесная традиция праздничных песнопений на порогах домов, прежде была кровавой забавой! Бедняки толпой собирались у богатых домов и пели, и пение было угрозой! Лишь щедрые подношения золотом и снедью могли убедить их оставить этот дом в покое и перейти к следующему! А цветы на похоронах?! Такой же ритуал! Местная беднота являлась в дом покойника и вручала скорбящим луговые цветы и ароматные травы в обмен на хлеб и монеты!
Собственная лекция приводила доктора Бролли в такой детский восторг, что он дрыгал ногами, расплескивая воду из тазика.
