– В этом году?
– Да, в этом году.
– На следующий день после начала третьей мировой, – отрапортовал сенатор и добавил: – Сэр!
Только тогда под яростным взглядом Толботта Уолтер, никуда не торопясь, нажал на отбой и тем самым завершил испытание.
* * *
Много вечеров Джамал провел за стаканами мятного джулепа, пытаясь разобраться в Барнабасе. Сквозь иссиня-черную личину он различал в существе следы постаревшей красавицы, которая превратила волосы в пережженную паклю и каждый день спускалась с чердака, карикатурно пританцовывая и строя рожи, достойные ярмарочного театра. Временами существо прекращало кривляться и предавалось воспоминаниям о людях на старинных портретах. Под воздействием джина забыв о прыжках и гримасах, оно рассказывало Джамалу о кладбище на дальней стороне поля. Вместе они прогуливались меж надгробий, больших и малых, и у Барнабаса о каждом находилась история.
Джамал внимательно рассматривал могильные камни. Как-то он спросил, не похоронена ли здесь женщина по имени Белинда.
– Тут не, – ответило существо по имени Барнабас. – На рапском она.
И привело Джамала в лесок за оградой фамильного кладбища. Там, среди ржавых крестов и просевших могил обнаружилась маленькая плита из белого мрамора. Мрамор раскрошился от дождя и ветра, лишь имя Белинда можно было кое-как на нем разобрать.
А порой существо сидело в молчании, и Джамал зачитывал ему избранные места из книги Толботта. Священную проповедь нового, нового мира. Уютно потрескивал огонь в камине, и звучали бессмертные строки:
Мы любим сражения, но не любим побед. Мы бросаем вызов власти, мы идем на конфликт, мы противостоим сильным мира не ради того, чтобы одержать верх, но потому что знаем – триумф влечет за собой лишь новые сражения. Мы любим сражаться, ведь того неодолимого врага, который в итоге победит нас, мы наречем Богом и возрадуемся.
От Джамала не укрылось, что существо испытывает самую искреннюю радость, когда напивается и валяет дурака. Когда во все горло распевает древные спиричуэлс. Со смесью жалости и восхищения Джамал смотрел на то, как пыжится… местный призрак. Дух старого, покинутого прежними хозяевами особняка. Вспомнились строки из Толботта:
Самым желанным белому качеством черных является умение испытывать счастье. Черные способны на такое благодушие, которому белые могут лишь завидовать. За века невзгод и гонений черные развили в себе необыкновенную энергию и внутреннюю негу. Чтобы омрачить эту радость, белые придумали культивацию обид и отравили ими черных, вытеснив счастье из их душ ненавистью и гневом. Сея страх и неуверенность, белые лишили черных величайшей их силы. Научив черных лелеять обиды, белые наслали на них такое горе, которое не сравнится с белым несчастьем.
Скорчившись в алом бархатном кресле, существо моргало изумленными глазами.
– Маса Джамал? – прелепетало оно, чмокнув распухшими губами. – Там в эта книга правда так написано?
Джамал кивнул.
Существо закивало в ответ.
– А оно так и есть.
Задумавшись, оно устремило взгляд старческих глаз на собственное отражение в начищенном серебре стакана для джулепа.
– Маса Джамал? А твоя веришь в Господь?
Джамал был слегка пьян.
– Я люблю божьи творения, но не отдаю ему должной благодарности. – Наклонившись к Барнабасу, он заговорщицким тоном признался: – Если бы я возносил молитвы хотя бы в два раза реже, чем лазаю в интернет за порнухой, я был бы спасен. Это уж точно. Эх, любил бы я Господа хоть вполовину меньше, чем его прекрасных, прекрасных созданий!..
Барнабас его как будто понял. И от этого на миг сквозь гремлинскую личину проступила истинная сущность – белая старушка, которая очень боится выпасть из родового гнезда. А Джамал вдруг осознал свой самый большой страх – что этот маленький сгорбленный гном исчезнет. Вновь превратится в перепуганную старую даму. Которая покинет дом и унесет с собой всю его историю. И тогда Джамал не просто не напишет книгу – он останется один в своем замке, король без шута. Дурацкий скачущий клоун – единственная живая душа, с которой Джамалу хорошо и спокойно.
Он и не предполагал, что власть сопряжена с таким одиночеством.
С Барнабасом Джамал мог делиться любыми секретами, ведь все равно шуту никто не поверит. Он сам испугался того, насколько ему стало необходимо общество чокнутого конфидента. Неизвестно еще, кто из них от кого сильнее зависит…
Стряхивая эти мысли, король поднял запотевший графин и долил шуту стакан до краев.
* * *
Лакомая плеснула себе еще вина. Безопасней выглядеть пьяной. На женщину слегка навеселе полиция едва ли обратит внимание, зато наверняка заинтересуется той, которая озирается воровато, идет слишком быстро, держится в тени и прячет лицо от света фар. Она глянула в зеркало над раковиной, проверяя макияж, стерла с передних зубов помаду. В дверь постучали.
– Секунду, – отозвалась Лакомая.
Бокал стоял на краю ванны рядом с пустой бутылкой. Духи, чуть не забыла. Капельку под колени, по капельке за уши. Залпом допив вино, она сунула руку под короткую юбку, стянула трусы и отправила в бельевую корзину. Последний взгляд в зеркало придал ей уверенности. Как и вино.
Открывая дверь, Лакомая объявила:
– Все, свободно.
В коридоре ждал Феликс. Сын Бэлль от мужа, хотя в Гейсии их союз не имел силы. Муж Лакомой, Джентри, играл в семью с Джарвисом, а Лакомая вступила в брак с Бэлль. Они устроили пышную свадьбу в великолепном соборе Харви Милка, выпустили в небо сотни белых голубей, а на банкете играл оркестр из двадцати четырех инструментов. Феликс нес кольца. Он знал, что на кону.
Малейшая оплошность для любого из них может закончиться арестом и депортацией. Сперва посадят в лагерь, а оттуда переправят в Блэктопию или Государство Арийское в соответствии с цветом кожи, и любимых они больше не увидят никогда. Мало им было волнений друг за друга, теперь приходилось волноваться и за Феликса. Парень был не как все. В том возрасте, когда ему полагалось кривляться под винтажные хиты Глории Гейнор, он провожал глазами всех встречных женщин. Мальчиками же он вообще не интересовался, и это тревожило мать. До возраста объявления ориентации оставалось несколько недель, и Бэлль умоляла его не выставлять свою гетеросексуальность напоказ. Из-за такого безрассудного поведения ему в лучшем случае могут набить морду. В худшем – депортировать. И тогда родителей он больше не увидит.
Феликс посмотрел на Лакомую с плотоядной ухмылкой.
– Зачетно выглядишь, – похвалил он, окидывая взглядом ее гладкие ноги, короткую юбку, шпильки и декольте, которое Лакомая подчеркнула капелькой хайлайтера. – На свиданку?
Он красноречиво посмотрел на пустую бутылку в одной ее руке, на пустой бокал в другой и на длинные, покрытые лаком ногти.
