Таща ее по полосе препятствий, лавируя между объятыми пламенем кушетками и полыхающими сервантами, юноша объяснил ей, что он потомок Белинды, бывшей на плантации рабыней до войны. С девушкой втайне обвенчался двоюродный прапрапрадед мисс Жозефины.
– Вот он! – крикнул Джамал, проносясь мимо полускрученного в огне портрета красивого майора Конфедерации. – Вот мой прапрапрапрадедушка!
– Так ты белый!
Джамал скривился.
– Еще не хватало!
Перекрикивая бушующий пожар, он гаркнул во всю мощь легких:
– Соврал я! Просто чтоб спасти твою маразматическую привилегированную белую жопу!
Копченый бес таращился на него в полном замешательстве.
– Но, – добавил Джамал, – мы и правда одной крови. Я твой последний родич из семьи Пибоди.
* * *
Бэлль стояла в дверях гостиной и вслух читала оставленное сыном письмо.
Начиналось оно так:
«Дорогая мама. То, что я сделал, я сделал не ради себя. Я защищал тех, кого люблю. А разве не такова была цель Ссудного дня?»
Бэлль подняла глаза на Лакомую и перевела взгляд на кресло. Лакомая тут же вспомнила, что в клинике велели поберечься, и села.
«То, что я делаю теперь, – продолжала читать Бэлль, – тоже будет ради вас и защиты вашей тайны».
В коридоре за дверью послышался звуковой сигнал подъехавшего лифта. Приближались тяжелые шаги и глухие голоса. Письмо в руках у Бэлль затряслось.
«Я ухожу в пограничные земли. Вот и узнаю, врут про них или нет. Я хочу жить в обществе, в основе которого свободный выбор, а не биологические обстоятельства».
Открылась дверь у соседей. Кто-то спросил: «Это по поводу убийства?» И угрюмый голос ответил: «Граждан просим оставаться в квартирах!»
Лакомая сделала Бэлль знак, чтобы продолжала читать.
«Это земля, которую патрулируют волки. – Глаза Бэлль метались от письма к двери. – Которую охраняют горные пумы. Шершни, москиты и колючие заросли будут мне крепостными стенами…»
В коридоре на мгновение все стихло, потом раздался громовой стук в дверь. Резкий, угрожающий голос выкрикнул:
– Открывайте! Полиция!
Лакомая и Бэлль в панике переглянулись.
«Мне жаль, что Бинг мертв. Мой лучший друг». На этом письмо заканчивалось.
– У нас ордер на арест Феликса!
Лакомая подняла руки перед собой, изображая, будто рвет пополам лист бумаги.
Белль разорвала письмо надвое.
Лакомая схватила половину, смяла в шарик, сунула в рот и начала жевать. Бэлль торопливо последовала ее примеру.
– Здание окружено! – кричали снаружи.
Лакомая напряглась и проглотила бумажный комок, как большую таблетку. Бэлль давилась, держась за горло. Лицо ее посинело.
Дверь разлетелась, осыпав их дождем щепок. Лакомая колотила Бэлль по спине.
В пролом вошла фигура. Высокий тип в ботфортах. Полицейская форма у него была со стразиками, а значок от них так и переливался.
– Где пацан? – выкрикнул тип.
На груди у него искрилась плашка с именем «Эстебан», выложенным блестящими камушками. Камушки украшали и табельный револьвер – так много, что невозможно было определить его калибр.
При виде этого ослепительного колосса Бэлль от шока сглотнула, и так вопрос с письмом был решен.
* * *
Особняк Пибоди уже ничто не могло спасти. Благородное обиталище серебряных бокалов для джулепа и клавесинов розового дерева с оглушительным треском рушилось вокруг Джамала и Барнабаса.
И когда перспектива гибели под обломками каких-нибудь старинных часов была уже очевидна, откуда-то из густых клубов дыма залаял пес. Вооруженный прекрасным собачьим нюхом, Вышибала отыскал входную дверь. Джамал и мисс Жозефина побежали на звук лая и вскоре оказались на парадном крыльце.
Именно в этот момент великолепные греческие колонны треснули от жара, и пылающая крыша наружной галереи полетела вниз со скоростью и ревом товарного поезда.
Два человека и пес вложили все свои силы в прыжок с крыльца на лужайку и тем спаслись. Позади них крошилось и оседало старинное родовое гнездо, а они бежали вперед, в ночную прохладу.
– Что теперь с нами будет? – тяжело дыша, волновалась мисс Жозефина.
– Помнишь книгу, которая называется «Гроздья гнева»? – спросил ее Джамал.
Мисс Жозефина торопливо закивала.
– Вот все, что они в этой книге делали, – произнес Джамал, – мы будем делать ровно наоборот.
* * *
Толботт утверждал, что их книга изменит мир.
Уолтер фыркнул.
– Вы прикалываетесь, что ли? Книга ведь просто прикол, да?
Новый папаша заржал булькающим смехом.
– Рудольф Гесс тоже задавался этим вопросом!
Он сделал долгий выдох – секунду, две, три воздух покидал его грудь будто в последний раз. Ребра провалились вглубь грудной клетки, словно внутри осталась лишь пустота.
Уолтер поерзал на месте, готовый записывать. Он так долго печатал под диктовку, что разучился формулировать собственные мысли.
– Вы же написали фантастику? – спросил он. – Правда?
Подбородок старика поник до самой груди.
– Мы уничтожаем нацию, чтобы спасти людей. – Толботт говорил с трудом, то и дело умолкая, чтобы отдышаться. – Черная молодежь пачками убивает друг друга. Геи распространяют среди своих заразу. Белые травят себя опиатами.
Старик совсем обвис на стуле и не заваливался на пол лишь благодаря скотчу, которым был привязан.
– Растя ли детей или проповедуя идеи, человек делает одно: постоянно распространяет себя, как семя.
– В смысле мы этим тут занимаемся? – Уолтер запнулся. – Семя распространяем?
Там, в Прежние Времена… когда эта книга еще не была книгой… новый папаша Уолтера оставил его вопрос без ответа.
– Это же просто книжка! – протестовал Уолтер. – Ничего такого не будет!
Толботт кое-как собрался с силами и приподнял голову.
– Мы регулярно приносим людей в жертву ради нации. – Его губы растянулись в кривой слабой улыбке. – А может, неплохо бы раз в сто лет пустить нацию в расход для спасения людей… – Он уставился на Уолтера осоловелым взглядом. – Спасибо тебе, Уорнер.
Уолтер не стал его поправлять.
– Ты мой Босуэлл, – продолжал старик. – Мой писарь. Стенограф. Личный секретарь.
И стал разглагольствовать о том, как пророк Иеремия диктовал библейские тексты Варуху, апостол Павел – Терцию, апостол Петр – Силе, Иоанн Богослов – Прохору. Гитлер надиктовал «Майн кампф» Рудольфу Гессу.
