Вскоре дом на Крикетвуд-Корт стал чем-то вроде места поклонения убитой семье. Поначалу всего несколько букетов, завернутых в зеленую бумагу и целлофан, брызги цвета перед дверью, но через несколько дней крыльцо было завалено цветами, фотографиями в рамках и белыми крестами. Мосс сидела в своем пикапе и смотрела, как к импровизированному мемориалу подходят люди, и жалела о том, что не сделала подобный для Кортни, никогда не возлагала здесь цветы. Тем же вечером Мосс вернулась и добавила собственный букет из роз.
* * *
Она допоздна провисела на телефоне, выясняя владельцев яблоневого сада, где жила мисс Эшли через много лет, где устроила мемориал Джареда. Мосс вспомнила, что Николь упоминала – раньше домом владели мастера гончарного искусства, и вскоре обнаружила, что домом по-прежнему владеют Нед и Мэри Стенты из компании «Чайник и горшок». Она нашла Неда Стента на художественной ярмарке в Атланте, и он поговорил с ней прямо из гостиничного номера, объяснив разницу между глиняной керамикой и раку, описал, какого рода изделия они предлагают в своем саду и размеры их печи для обжига. Нет, они никогда не встречались ни с Эшли Байтак, ни с Джаредом Байтаком и не планируют продавать дом. По крайней мере, не в ближайшие годы.
* * *
Тела семьи Мерсалта не показывали, пять урн установили для прощания в отдельных залах похоронного дома «Саламандра» на Вест-Пайк, после чего отслужили мессу в церкви Святого Патрика через дорогу. Пришло очень много детей. Ученики старших и средних классов в лучшей одежде, приготовленной для Пасхи. Рядом с урнами установили портреты членов семьи. Мосс прикоснулась к лакированному дереву урны Мариан. Она стояла, преклонив голову и делая вид, что молится, ради остальных скорбящих, выстроившихся в очередь, чтобы отдать дань уважения.
На отпевании Мосс сидела одна в заднем ряду, а священник благословил каждую урну, причастил верующих и произнес молитву. В детстве Мосс ходила в церковь Святого Патрика. Ее воспитали католичкой, она помнила воскресную школу, платье для первого причастия, вкус облатки. Церковь была не каменным колоссом, как старейшие церкви Питтсбурга, а более современной, с охряными стенами с кобальтовой отделкой и витражными окнами из розовых, зеленых и желтых квадратов. Алтарь довольно дерзкой расцветки – алый с золотом. Во время службы внимание Мосс привлекло распятие над алтарем, оно купалось в бликах солнечного света, проходящего через витражи. Христос словно парил над алтарем, как будто перекладины креста – это крылья, и если бы не гвозди в его запястьях и лодыжках, он бы просто улетел.
Сдавленные рыдания детей, невыносимое горе. Мосс ушла со службы до ее окончания, со знакомым чувством облегчения. На другой стороне улицы стояли фургоны теленовостей – там, откуда могли снимать помещение для панихиды и церковь, возможно, в надежде, что дети выйдут в слезах.
Было прохладно, но на солнце теплее. Мосс прошла по Вест-Пайк, чтобы прояснить мысли. Она пересекла трассу и оживленный перекресток в Моргансе. Парковка у «Пиццы-хат» была заполнена, семьи собрались на обед. Нелепое место для траура – между двумя мусорными баками, но именно здесь погибла Кортни, именно здесь Мосс нашла тело подруги. Несколько лет назад один бак переместили, но второй, похоже, простоял здесь с 1985 года, почти двенадцать лет. Мосс прислонилась к кирпичной стене, вспоминая. И заплакала – по Кортни, по Мариан, по родным Мариан, по себе.
Она вспоминала отца – расплывчатыми мазками, как он будил ее, как поднимал и крутил, запах цитрусовых из его рта и табачного дыма от волос. Она плакала по всему, что потеряла, по всему исчезнувшему. Под пиццерией бежала речушка Чартьерс-Крик, узкий поток воды с бурьяном по берегам. Мосс села на скамейку за столом для пикников, которую ребята из «Пиццы-хат» облюбовали для перекуров. Она смотрела на темную воду. К глинистым берегам прибило мусор. Такое умиротворяющее зрелище в своем роде. Она была так далеко от Канонсберга, уличный шум почти неразличим. Солнечный луч тронул воду пятном сияющего серебристого огня. Но Мосс отбросила эти мысли. Это место вовсе не прекрасно, оно – конец всему.
Она вздрогнула от звонка сотового. Телефон все звонил и звонил. Последовало несколько секунд тишины, а потом он зазвонил снова. Мосс посмотрела на номер. Брок.
– Алло, – ответила она.
– Мосс, – произнес он срывающимся от радости голосом. – Мосс, это ты?
– Я была на похоронах, – ответила она. – Мариан и…
– Шэннон, у меня потрясающие новости, – сказал он, захлебываясь от эмоций. – Я не понимаю, как это возможно, Шэннон, но новости и правда чудесные. Мы ее нашли.
Мосс не ответила, пытаясь разгадать загадку этих слов. «Мы ее нашли». Над водой смыкался полог деревьев. Листья падали на глинистые берега, и их уносил ручей. Мосс смотрела, как листья собираются в водоворотах и исчезают в тени стальной гофрированной трубы, уводящей ручей под землю.
– Мы нашли ее, – сказал Брок. – Она жива. Мы нашли ее в лесу, но она жива, Шэннон. Мы ее нашли.
– Кого? – спросила Мосс.
– Мариан. Мы нашли ее. Мариан жива, Шэннон. Она жива.
Глава 3
Сначала Мосс решила, что это ошибка. Это кто-то другой.
Ведь она видела тело, видела Мариан в грузовике. Тетя и дядя Мариан ее опознали, они приехали из Огайо в офис главного судмедэксперта в Чарлстоне, чтобы опознать тело. Тетя Мариан выдержала полный осмотр и отметила шрам под левым коленом от травмы на занятиях гимнастикой и шрам от аппендицита. Вне всяких сомнений, это дочь ее сестры.
Наверное, Брок нашел другую семнадцатилетнюю девушку, похожую, но другую.
«Мариан, – сказал Брок. – Она жива».
Они решили получше обыскать лес у водопадов Блэкуотер в том месте, где его люди нашли пирамидки. На рассвете они прочесывали лес в поисках других пирамидок, пытаясь понять, что ими отметили, и вдруг один из людей Брока закричал. Он обнаружил ослабевшую девушку, ее кожа посинела, волосы слились по цвету с почвой, одежда задубела от мороза, а обуви на ней не было. Ее нашли в ответвлении высохшего ручья, с мокрой кожей и покрытыми ледяной коркой волосами. Так похожа на Мариан, подумал Брок. Он приложил ладонь к ее шее, кожа была холодной, но он нащупал пульс.
Что бы случилось, если бы Брок ее не нашел, гадала Мосс. Наверное, Мариан бы умерла. Она лежала бы в лесу много лет, в том высохшем ручье, и тело разлагалось бы, пока собиратели женьшеня не заметили бы красные ягоды и не начали копать.
– Она травмирована, – сказал Брок, проводя Мосс в зал заседаний больницы Престона.
Гладкие стены, большой стол из светлого дерева. Брок перемалывал свою лакричную жвачку.
– Расскажи подробнее, – попросила Мосс.
– Либо мы… похоронили не ту девушку, либо совершаем ошибку сейчас, – ответил он. – Меня потрясло сходство. Я подумал, что, может, обманываю себя. Подумал, что это кто-то другой, но она назвала свое имя…
– Она в сознании? – спросила Мосс.
