Мерсалт нацелил винтовку ей в сердце. Никакого намека на эмоции или раздумья.
– Ты можешь подарить ей будущее, Патрик. Своей дочери. Мариан.
Она увидела, как прорвались эмоции, когда он услышал имя своей дочери. Мерсалт опустил винтовку.
– Идите. Я задержу их, насколько смогу, но они придут.
Николь внесла Мосс в машинный зал, Ремарк и Краус последовали за ними. Б-Л-двигатель окружала синеватая корона, мерцающая, как отражение света на воде, воняло паленой проводкой. Краус закрыла главный люк и заперла его. Мосс услышала стрельбу в наружном коридоре, короткие очереди, а потом все стихло. Они здесь.
Ремарк открыла контрольный предохранительный клапан Б-Л-двигателя. Мосс увидела в воздухе кровь и вспомнила сундуки «с сокровищами» в аквариумах, как открываются их крышки и стремятся вверх пузырьки. Моя кровь, подумала она. Кровь промочила кальсоны и выливалась из открытой раны в бедре, капли окружали Мосс и Николь. Пузырьки в аквариуме. Мосс смотрела на Б-Л-двигатель, вокруг которого мерцал концентрическими кругами призрачный синий свет.
Что-то зашипело, прогремел взрыв, и люк слетел с петель во всполохе огня. «Нет», – подумала Мосс, когда в машинном зале появился Хильдекрюгер. Краус выстрелила из винтовки, но люди Хильдекрюгера рассыпались по отсеку и тоже открыли огонь. Николь ранило, из ее груди брызнули кровавые канаты, смешанные с кровавым туманом, и сошлись в вихляющие шары. Мосс ощутила пронзительное жжение в ноге и животе. Где-то глубоко внутри угнездилась боль. Нет…
– Готово, – выкрикнула Ремарк, и вокруг Б-Л-двигателя вспыхнул синий светящийся ореол, плазменная дуга ярчайшего света.
Краус нашпиговали пулями, ее тело завертелось, как комок рваных тряпок. Ремарк закричала, но ее голос звучал как из-под воды. Все они под водой, подумала Мосс. Вокруг плыли чьи-то тела, а кровь вытекала из ее кишечника дрожащими шариками, они поднимались вверх, скрючивались и расплющивались.
Хильдекрюгер был совсем молод. Ничего дьявольского, пока еще ничего. Просто испуган и эгоистичен. Он приставил дуло пистолета к виску Ремарк и выстрелил. Кровавый туман брызнул из раны и осел. Кровь Мосс смешалась с кровью Ремарак, и этот поднимающийся поток затянула гравитация Б-Л-двигателя. Зал наполнился синим светом, и в этом свете Мосс заметила крупинку черного.
Черное пятно расширилось идеальным кругом, и вскоре идеальный круг поглотил их, поглотил весь мир. Все времена были записаны в этом черном круге, все, что было и будет, первое забвение и последнее. И по мере того как расширялся круг, все остальное исчезало. «Либра» и зимний лес, сосны и Рубеж, покрытая снегом Земля. Гравитация притягивала Мосс, черная дыра поглотила и ее. Исчезли все мысли и все страдания. Она скользнула в темноту – не тело, а лишь световая волна.
Эпилог
28 января 1986 года
Сыпет тяжелый снег и блестит, словно глазурь, в огнях уличных фонарей. Ей не хотелось вести машину в такую погоду, и мы идем пешком. Срезаем через соседский участок, под соснами. Она раздвигает ветки, а я пригибаюсь.
– Вот же блин! – взвизгиваю я, когда снег проникает за воротник, и стряхиваю его с волос.
Она смеется. Я скатываю снежок и бросаю, но он разваливается в полете. Такой ее смех я уже давно не слышала.
– Когда-нибудь я разбогатею, – говорит она. – Или выйду за богача. Это все, чего я хочу.
Мы наблюдаем за автомобильными авариями.
– Ты когда-нибудь слышала такой звук при аварии, как хруст пластмассы? – спрашивает она.
Она курит «Кэмел» из твердой пачки, я тоже беру сигарету. Там осталось совсем мало. Она постукивает по пачке своей сигаретой и моей. Прикуривает свою, и я наклоняюсь, чтобы прикурить от нее, но никак не могу приложиться к горящему кончику. Я дрожу, потому что надела только отцовскую флотскую куртку. А на Кортни – любимая куртка в стиле Майкла Джексона с молниями на рукавах. Проезжающая мимо машина сигналит, Кортни показывает средний палец, кто-то смеется. Может, они нас знают.
«Семь холмов» на улице Евклида – любимое местечко Кортни, тамошняя продавщица никогда не проверяет возраст. Кортни покупает сигареты. Я беру горячий шоколад из автомата.
– Джимм, дай глянуть, – просит продавщица. – Боже ты мой, опупеть! – охает она, когда Кортни опускает воротник водолазки и показывает шрам.
Он ярко-белый и останется навсегда, потому что ее порезал какой-то безумный выродок. Шрам неровный – видно, где вошел нож и как двигался. Продавщица протягивает Кортни пачку «Кэмела» и говорит:
– За мой счет. Уж пачку сигарет ты точно за это заслужила.
– Ни хрена себе, – говорит Кортни.
– Мы были в «Пицце-хат», это послужит ей уроком, – говорю я.
– Пойду выкурю последнюю, подожду снаружи.
– Я мигом.
Я покупаю горячий шоколад и тест на беременность, и продавщица как ни в чем не бывало пробивает чек. Она говорит лишь:
– Если тебе не понравится, что он показывает, попробуй еще один, чего попусту изводиться. От тебя не убудет попробовать еще разок.
* * *
Мы лежим рядом на полу спальни. Там как раз хватает места, если закинуть ноги на кровать. Кортни курит третью сигарету, а я медленно затягиваюсь, выпускаю дым в потолочный вентилятор и смотрю, как тот закручивает дым и гонит его обратно ко мне. Альбом Powerage, вторая сторона. Мы не разговариваем, но мне хорошо, ведь Кортни сказала, что я такая подруга, с которой приятно и помолчать. Когда пластинка заканчивается, я спрашиваю, придет ли сегодня ее брат.
– Он у Джесси, – отвечает Кортни.
Вот блин. До «Семи холмов» я этого не чувствовала, но теперь в моем животе порхают крыльями бабочки. Кортни поднимается, чтобы поменять пластинку, и ставит Back in Black. Я прикасаюсь к животу. Она как-то по-новому дотрагивается до шеи, рассеянно, словно до ожерелья. Когда она возвращается обратно на пол, наши лица почти соприкасаются, я ощущаю жар ее кожи.
* * *
Три часа ночи. Я просыпаюсь, но не бужу ее. Я думаю о голубом крестике, появившемся на палочке, когда я на нее пописала. Думаю о том, как ему сказать. Я прокрадываюсь по коридору в его комнату, но его кровать пуста. Мне бы хотелось, чтобы он был здесь – кровать сестры, кровать брата. А если бы Кортни была моей сестрой? Лучшие подруги, только ближе. Если Дэйви поступит правильно, она станет моей сестрой. Я спускаюсь вниз. Шторы на большом окне в гостиной раздвинуты, и отражающийся от снега лунный свет наполняет дом серебром. Я выглядываю во двор, снег на лужайке и соснах такой гладкий, просто идеальный, нетронутый, не считая кружка отпечатков ног, идеального круга следов. Но я не вижу тех, что вели бы к этому кругу или из него, как будто кто-то приземлился с неба, прошелся по кругу и исчез. Моя мама верит в предзнаменования, но только в плохие.
Как он сделает мне предложение? Сразу же, когда я скажу? Нет, он сделает все как полагается, в каком-нибудь романтичном месте за ужином. У меня есть прошлогодняя фотография, могу отдать ему, когда расскажу, чтобы он думал обо мне, думал о нас, даже находясь далеко. Дэйви сказал, что записался во флот, чтобы посмотреть мир, но Кортни говорит, он просто не сумел поступить в колледж. Он сказал, что поплывет в Германию, а может, в Египет или в Японию. Я представляю, как приподнимутся его брови. Он попросит меня выйти за него замуж, и мы поженимся в соборе Святого Патрика, а Кортни будет моей подружкой.
