* * *
Сейчас 1970-е годы представляются десятилетием довольно мрачным. После оптимизма полных надежд 1960-х западная цивилизация, за исключением, пожалуй, Западной Германии, переживала период упадка, и только в Японии послевоенная целеустремленность, умение применять достижения западной науки и техники в коммерческих целях и чистое трудолюбие совокупно заложили основы промышленного роста. Экономика Британии едва не рухнула после нескольких катастрофических забастовок и политических бурь.
Десятилетие началось при лейбористском правительстве, которое продержалось до июня 1970 года, когда Эдвард Хит неожиданно победил Гарольда Вильсона с крошечным перевесом, а завершилось при модернизированном правительстве тори в лице первой женщины-премьера Великобритании Маргарет Тэтчер.
В апреле 1970 года весь мир, затаив дыхание, следил за развитием драматических событий вокруг «Аполлона-13», разыгравшихся в космосе, в сотнях тысяч километров от Земли. К счастью, изувеченный корабль дохромал домой. В сентябре разыгралась драма совсем иного рода, когда в иорданской пустыне ближневосточные террористы захватили три сверхзвуковых авиалайнера. Мир простился с Бертраном Расселом – этот обаятельный философ, нравственный ориентир для многих людей и герой школьных лет Хокинга, скончался в возрасте 97 лет. И именно в этом году Стивен Хокинг всерьез обратил внимание на экзотические астрономические объекты, недавно получившие название «черные дыры», и вернулся к сотрудничеству с математиком Роджером Пенроузом.
Часто случается, что решающий шаг к научному открытию делается по вдохновению, совершенно неожиданно, и Хокинг любит вспоминать, как ему пришло в голову первое переломное соображение касательно черных дыр. Вскоре после рождения второго ребенка – дочки Люси – в ноябре 1970 года он размышлял о черных дырах перед тем, как ложиться спать. Вот что он рассказывает:
…Однажды вечером в ноябре того года, вскоре после рождения дочери Люси, я задумался о черных дырах, готовясь ко сну. Из-за моей болезни процесс это довольно медленный, поэтому у меня было много времени для размышлений. <…>
Внезапно я понял, что пути этих лучей никогда не сблизятся друг с другом. Если бы это произошло, то рано или поздно они бы пересеклись.
[36]
В то время у всех были довольно туманные представления о том, что же такое черная дыра, и Пенроуз и Хокинг работали над четким определением, какие точки пространства-времени находятся вне черной дыры, а какие внутри. И вот перед сном Хокингу пришло в голову очевидное решение. Он утверждает, что ответ на эту задачу уже сформулировал Пенроуз, просто не применил его к ситуации, которую они изучали. Научную сторону дела мы опишем в следующей главе, а пока достаточно сказать, что решение оказалось до того элегантным, что Хокинг той ночью не мог заснуть. А рано утром позвонил Пенроузу.
Хокинг и Пенроуз изучали проблему черных дыр еще два года (о чем мы подробнее расскажем в главе 9). В процессе работы они пришли к выводу, что физика черных дыр далеко не так очевидна, как им виделось поначалу. Чтобы полностью понять ее, нужно было смахнуть ментальную паутину со смутно знакомых физических концепций, о которых ученые не вспоминали со студенческой скамьи. В частности, Хокинга с новой силой заинтересовала термодинамика, которую разработал лорд Кельвин и другие ученые еще в XIX веке.
Никому и в голову не приходило, что термодинамика имеет какое-то отношение к черным дырам. Как выразился Деннис Овербай, «Как будто Хокинг поднял капот “феррари” и обнаружил там раскочегаренный паровой двигатель».
[37] Это было просто смешно: термодинамика изучала газы под давлением, теплопередачу и производительность паровых двигателей, а не экзотические космические объекты вроде черных дыр. Тогда Хокинг и не подозревал, какую важную роль предстоит сыграть термодинамике в будущем теории черных дыр, и тем более не догадывался, что из-за этого ему самому вот-вот придется в очередной раз вступить в жаркий научный спор с другим физиком.
К началу 1973 года Хокинг и Пенроуз начали применять термодинамику как аналогию происходящего в черной дыре. Физики часто так делают: модель на основе повседневного опыта помогает им уяснить даже самую сложную картину, например, что происходит в сингулярности. Однако молодой ученый Яаков Бекенштейн, работавший в Принстонском университете, зашел гораздо дальше. Он применил термодинамику не просто как аналогию, а напрямую. И получил очень интересные результаты.
Наткнувшись на работы Бекенштейна, Хокинг прямо загорелся. Он-то опирался на термодинамику лишь как на модель и считал, что делать следующий шаг и буквально решать задачи, связанные с черными дырами, при помощи формул термодинамики было бы нелепо. Вместе со старым кембриджским другом Брендоном Картером и американским релятивистом Джеймсом Бардином Хокинг опубликовал в научном журнале «Communications in Mathematical Physics» статью, где пытался опровергнуть такой подход. Споры в научной прессе по обе стороны Атлантики не утихали несколько месяцев. Хокинг считал идеи Бекенштейна абсурдными, и они раздражали его все сильнее и сильнее. В ответ на очередную статью Бекенштейна Хокинг, Картер и Бардин ответили своей под названием «Четыре закона механики черных дыр» («The Four Laws of Black Hole Mechanics»). Впоследствии оказалось, что в обеих статьях были существенные недочеты.
Большинство физиков было на стороне Хокинга с соавторами, однако убежденности Бекенштейна массированная атака научного сообщества вовсе не поколебала. Годы спустя он вспоминал:
В 1973 году, в те дни, когда мне часто говорили, что я пошел неверным путем, меня несколько утешало мнение Уилера: «Термодинамика черных дыр – безумная идея, до того безумная, что над ней, пожалуй, стоит поработать».
[38]
А Хокинг по-прежнему считал, что идея Бекенштейна просто безумна, безо всяких последствий. Но потом он все-таки передумал. Причиной послужила череда событий, которая натолкнула Хокинга на гораздо более важный вывод относительно черных дыр и выдвинула его на передний край теоретической физики. Но до этого оставалось еще полгода, а пока диспут продолжался.
Тем временем Хокингу все труднее давалась математическая сторона дела. Уравнения, описывающие физику черных дыр, головокружительно сложны, а на этой стадии болезни Хокинг уже не мог ни писать ручкой на бумаге, ни печатать на машинке. Поэтому ему пришлось разрабатывать мнемонические приемы, позволяющие удержать все это в голове, и способы работать с уравнениями, не записывая их. Вот как описывает один из подобных трюков Вернер Исраэль, друг и сотрудник Хокинга:
Это было подобно тому, как Моцарт сочинял в уме и запоминал целую симфонию: такое сравнение пришло бы в голову всякому, кто видел, как недавно на семинаре доску заполняли, словно партитура, строчки сложнейших математических выражений.
[39]
