Следующий его шаг был достаточно радикальным. Как мы знаем из главы 2, физика ХХ века зиждилась на двух столпах – квантовой механике и теории относительности, однако с точки зрения физики они находятся на противоположных концах спектра. Они говорят на разных языках, и никому не удалось привести их в соответствие. Но именно на это и нацелился Хокинг. Судя по всему, чтобы описать поведение черных дыр согласно неоднозначным идеям Бекенштейна, с одной стороны, и их с Пенроузом – с другой, иного пути не было.
Легко сказать, но трудно сделать. Работать с уравнениями в уме и так было достаточно сложно, а тут еще оказалось, что после многомесячных трудов результаты у Хокинга получились какие-то абсурдные. Из формул следовало, что черные дыры испускают излучение. И сам Хокинг, и все его современники считали, что такого быть не может. Хокинг был по-прежнему убежден, что старается не зря, но дал себе зарок ни с кем не обсуждать эту задачу, пока не удастся так или иначе осмыслить происходящее.
Настало Рождество 1973 года, а Хокинг по-прежнему погряз в математических расчетах. Он решил перепроверить формулы. Когда он работал над ними, то кое-где срезал углы и теперь считал, что здесь и вкралась ошибка. Все рождественские праздники он прогонял в голове бесконечные выкладки, замкнувшись в себе, а потом заставил себя проделать еще более сложные вычисления, чтобы искоренить досадные аномалии. Наконец в январе 1974 года он собрался с духом и поговорил с Деннисом Сиамой, который как раз организовывал конференцию. К большому удивлению Хокинга, его идеи очень воодушевили Сиаму, и тот с его разрешения стал о них рассказывать.
Через несколько дней Хокингу исполнялось тридцать два, и семья устроила по этому случаю праздник. Когда все уселись за стол, зазвонил телефон. Это звонил из Лондона Роджер Пенроуз: он услышал, что говорит Сиама, и требовал подробностей. Разговор затянулся. Угощение остывало, но гости терпеливо ждали, когда Хокинг вернется за стол. Стивен повесил трубку лишь через сорок пять минут, когда трапеза была безнадежно погублена. Зато Пенроуз пришел в восторг и хотел все обсудить. Хокинг пошел наперекор всем тогдашним представлениям о черных дырах и на основании одних лишь математических расчетов неопровержимо доказал, что крошечные черные дыры не просто излучают, но и при некоторых условиях даже взрываются. К концу января Мартин Рис, коллега и приятель Хокинга со студенческих времен, пришел к убеждению, что Хокинг совершил великое открытие. Вдохновленный последним разговором со Стивеном, он налетел на Денниса Сиаму в коридоре Института астрономии:
– Вы слышали? Стивен все перевернул с ног на голову!
Сиама бросился искать Хокинга. К концу беседы он тоже убедился в его правоте и убедил бывшего студента рассказать о своих результатах на конференции, которую тогда организовывал. Она должна была пройти в феврале в Лаборатории Резерфорда – Эпплтона близ Оксфорда.
Морозным февральским днем, типичным для оксфордширской зимы, Хокинга привезли в лабораторию, и один из его аспирантов помог ему подняться в конференц-зал. Хокинг терпеливо сидел у прохода в аудитории и слушал, как другие выступающие докладывают о своих достижениях. Как всегда, задавал свои коронные неудобные вопросы и изо всех сил сдерживал волнение. Он сильно подозревал, что стоит на пороге чего-то подлинно великого а теперь это подтверждали и коллеги-исследователи. Наконец его кресло выкатили на кафедру, настроили проектор, и он прочитал свой доклад на грани разборчивости, к чему его коллеги уже привыкли. Прозвучала последняя фраза. В аудитории повисла потрясенная тишина – ученые понимали, что только что услышали потрясающую новость. Слышно было, как муха пролетит. А потом посыпались вопросы.
Ведущим был английский физик-теоретик Джон Дж. Тейлор. Он вскочил и объявил, что Хокинг говорит полнейшую чушь. Он схватил коллегу, сидевшего рядом, и вместе с ним выскочил из зала, чтобы немедленно написать статью, опровергающую выводы Хокинга. Хокинг, конечно, ждал бурной реакции, но все же не такой. Он сидел в кресле и потрясенно молчал.
Статья Джона Тейлора была написана в считанные дни и отправлена в журнал «Nature». Редактор «Nature» переслал черновик Хокингу с просьбой прокомментировать статью, прежде чем он примет решение о публикации. Хокинг написал, что рекомендует напечатать ее. Он не хотел вставать на пути тех, кто спешит опровергнуть его утверждения, не исследовав вопрос досконально.
Через месяц после конференции в Оксфордшире Хокинг напечатал в «Nature» собственную статью, где описывал только что открытые явления. Не прошло и нескольких недель, как его работу обсуждали физики во всем мире, и она стала главной темой для разговоров в любой физической лаборатории от Сиднея до Южной Каролины. Некоторые физики даже утверждали, что эти открытия – важнейшее достижение теоретической физики за много лет. Деннис Сиама назвал эту статью Хокинга «одной из самых красивых в истории физики». С тех пор излучение некоторых черных дыр стали называть излучением Хокинга.
Однако не все были убеждены в его правоте, и потребовалось время, чтобы ученые по всему миру примирились с этой революцией в физике черных дыр. Команда Зельдовича в Москве признала новые идеи лишь в 1976 году. Своими подчиненными Зельдович руководил на грани диктатуры. Ослушаться его слова было нельзя. Когда он наконец признал теорию Хокинга, его группа волей-неволей должна была с ним согласиться – как согласилась, когда он возражал против нее. Как раз тогда, когда Зельдович переменил мнение, в Москву пригласили Роджера Пенроуза: он должен был выступить с докладом, на котором собирался присутствовать и Зельдович как его коллега и руководитель отдела. В заметках к докладу Пенроуз исходил из того, что заключения Хокинга верны, и строил на этом свое выступление. Когда он приехал накануне доклада, ему прямо сказали, что Зельдович с Хокингом не согласен и его ученики тоже. Мало того, Зельдович настоятельно просил не упоминать в докладе об открытиях Хокинга. Пенроуз оказался в тупике. Попросту говоря, от него требовали переписать доклад; он сел за работу и трудился до утра. Потом, за несколько часов до выступления, к нему в гостиницу пришел кто-то из сотрудников Зельдовича и сообщил, что Зельдович за ночь передумал и теперь согласен с Хокингом – и все его ученики тоже.
Рассказывают также, что в ночь этого волшебного преображения у Зельдовича дома гостил американский физик Кип Торн. Когда Торн приехал, Зельдович метался по квартире, а потом театрально воздел руки к потолку и воскликнул: «Ну все, сдаюсь! Я ему не верил, а теперь верю!»
[42]
* * *
К середине 1970-х годов возродился интерес к достижениям науки у широкой публики, и мысль, что какие-то экзотические черные дыры способны съесть на завтрак несколько солнечных систем, будоражила всеобщее воображение. Примерно тогда имя Стивена Хокинга начало мелькать в газетах. И примерно тогда же популяризаторы науки на потребу толпе наговорили много лишнего про серьезные теории, выдвигавшиеся серьезными учеными.
Сам Хокинг стал метафорой собственных открытий. Он был словно космонавт, попавший в черную дыру, – разум современного Эйнштейна, заключенный в немощном теле, но тем не менее проникающий туда, куда не ступают даже ангелы, и без труда разгадывающий тайны Вселенной. Когда черными дырами заинтересовались все, ореол загадочности, окружавший Хокинга в Кембридже к концу 1960-х, вышел за пределы научных кругов. Стали появляться газетные статьи и документальные фильмы о черных дырах, и к Стивену Хокингу стали относиться как к человеку, с которым стоит поговорить.
