Когда я вышла из здания, Даниел выскочил за мной и предложил пообедать с ним завтра. Й-е-с-с-с!
Полночь. Уф-ф. Я в полном изнеможении. Все же это не совсем нормально – относиться к свиданию как к деловой встрече. Если все так пойдет, подозреваю, что абсолютное спокойствие Даниела начнет мне надоедать. Может, мне стоило влюбиться в кого-нибудь помоложе и побезрассуднее? Он бы готовил для меня, стирал всю мою одежду и соглашался бы со всем, что я говорю. После работы я так яростно занималась аэробикой, что чуть не сломала ногу, потом семь минут скребла все тело жесткой щеткой, убралась в квартире, загрузила холодильник, выщипала брови, просмотрела газеты и «Путеводитель по сексу», сунула белье в стиральную машину и удалила волосы на ногах воском, поскольку было уже слишком поздно записываться на прием в косметический салон. Кончилось тем, что я ползала на коленях по полу с полотенцем, стараясь стереть слой воска, который намертво пристал к задней части голени, и при этом смотрела ночные новости в надежде запомнить хотя бы несколько интересных точек зрения на события. У меня ломит спину, болит голова, а ноги приобрели ярко-красный цвет и покрыты кусками воска.
Мудрый человек сказал бы, что Даниел должен любить меня такой, какая я есть, но я воспитана на журнале «Космополитен», у меня комплексы из-за супермоделей и бесконечных викторин, и я знаю, что и мой интеллект, и мое тело будут слишком далеки от идеала, если понадеяться только на их собственные ресурсы. Все, больше не могу. Собираюсь отменить свидание и провести вечер, сидя дома в старой кофте, заляпанной яйцом, и поедая пончики.
* * *
25 февраля, суббота
122 фунта (это просто чудо: секс и впрямь оказался лучшей гимнастикой), порций алкоголя – 0, сигарет – 0, калорий – 200 (наконец я разгадала секрет, как воздержаться от пищи – надо просто заменить еду сексом).
18:00. Вот это да! Я весь день пребывала в состоянии, которое можно определить лишь как опьянение от секса. Я бродила по квартире, блаженно улыбаясь, подбирала какие-то вещи, как во сне, и клала их обратно. Это было так чудесно! Только две маленькие неприятности омрачали радужную картину: 1) сразу же, как только все закончилось, Даниел сказал: «Черт. Я же хотел поставить машину в ситроеновский гараж», и 2) когда я вылезла из постели, чтобы идти в ванную, он указал мне на волочащиеся за мной колготки, которые прилипли к тем местам на голени, где остался воск.
Но розовые облака постепенно рассеиваются, и я начинаю чувствовать тревогу. Что теперь? Мы не строили никаких планов. Неожиданно до меня дошло, что я снова жду телефонного звонка. Как так случается, что после первой ночи люди остаются в этом мучительном зыбком положении? У меня такое ощущение, будто я только что сдала экзамен и теперь жду, когда объявят оценку.
23:00. О, боже. Почему Даниел не позвонил? Мы встречаемся теперь или как? Удается ведь маме так легко менять мужчин, я же не способна справиться с простейшими ситуациями. Может, у людей их поколения лучше получается разбираться в отношениях друг с другом? Может, они не нянчатся со своими комплексами, как параноики? Может, им помогает то, что они ни разу в жизни не брали в руки книг с советами психологов?
* * *
26 февраля, воскресенье
126 фунтов, порций алкоголя – 5 (заливаю тоску), сигарет – 23 (окуриваю тоску), калорий – 3856 (растворяю тоску в жире).
Проснулась, совершенно одна, и сразу начала представлять свою мать в постели с Хулио. Я испытываю отвращение, воображая родительский или полуродительский секс; возмущение от имени отца; эгоистичный оптимизм при мысли о тридцати годах внебрачной страсти, которые мне ещё предстоят (не без помощи обращения к примерам Голди Хоун и Сьюзен Сарандон); но все же в основном – невероятное чувство ревности и горечи из-за того, что в воскресенье утром лежу в постели одна, как идиотка, в то время как моя мать, которой за шестьдесят, возможно, собирается заняться этим прямо сейчас, в данную секунду… О, боже. Не могу вынести таких мыслей.
МАРТ
День рождения Мне за тридцать Страшная паника
4 марта, суббота
126 фунтов (какой смысл было весь февраль сидеть на диете, чтобы в начале марта весить в точности столько же, сколько в начале февраля? Уф. Надо прекратить каждый день взвешиваться и считать калории – совершенно бессмысленно).
Мама превратилась в человека, которого я больше не узнаю. Сегодня утром она ворвалась в мою квартиру, когда я, сгорбившись, сидела в ночной рубашке, мрачно красила ногти на ногах и таращилась на экран, где показывали пустое поле перед началом прямого репортажа со скачек.
– Дорогая, можно, я ненадолго оставлю это у тебя? – пропела она, сбросив на пол кучу пакетов и направляясь в спальню.
Через несколько минут, охваченная легким любопытством, я прошлепала за ней, чтобы посмотреть, что она там делает. Мама сидела перед зеркалом в дорогой комбинации кофейного цвета и красила ресницы, широко раскрыв рот (необходимость открывать рот в процессе нанесения туши на ресницы – великая и необъяснимая загадка природы).
Выглядела она потрясающе: кожа чистая, волосы блестят. Я взглянула на себя в зеркало. Все же надо было вчера вечером смыть макияж. Кроме того, волосы с одной стороны примялись к голове, а с другой торчали во все стороны, образуя скопление кустиков и рожек. Такое впечатление, что волосы у меня на голове живут своей собственной жизнью – в течение дня они ведут себя очень разумно и ждут, когда я лягу спать, а потом начинают бегать и резвиться, как дети, крича: «Так чем мы теперь займемся?»
– Знаешь, – говорила мама, легким движением оставляя капельку «Живанши II» в ложбинке на груди, – все эти годы твой отец столько шуму поднимал вокруг счетов и налогов – как будто все тридцать лет это освобождало его от мытья посуды. Счет был просрочен, так что я решила – черт с ним, оплачу сама. Ясное дело, я не смогла в нем разобраться, поэтому позвонила в налоговую службу. Мужчина там разговаривал со мной очень уж властным тоном. «По правде сказать, миссис Джонс, – заявил он, – я просто не понимаю, что именно вас затрудняет». Я говорю: «Послушайте, не могли бы вы сделать все сами?» Тут он понял, в чем проблема, задал мне пару вопросов, и через пятнадцать минут все было в ажуре. В общем, сегодня я с ним обедаю. Налоговый инспектор! Вообрази!
– Что? – пролепетала я, схватившись за дверной косяк. – А как же Хулио?
– Именно потому, что мы с Хулио «друзья», мне ничего не мешает иметь и других «друзей», – мама мило улыбнулась, облачаясь в желтый костюм-двойку. – Нравится? Только что купила. Прекрасный лимонный оттенок, правда? Ладно, мне надо лететь. Мы с ним встречаемся в час пятнадцать в кафетерии в «Дебенхемс».
Когда она ушла, я поела мюсли прямо из пакета и допила остатки вина из холодильника.
Я знаю, в чем мамин секрет: она почувствовала собственную власть. Она имеет власть над папой – он хочет, чтобы мама вернулась. Она имеет власть над Хулио, над налоговым инспектором, и все чувствуют эту власть и хотят заполучить хотя бы немного, а это делает маму ещё более неотразимой. Вот так, и все, что мне нужно сделать, – это найти кого-нибудь или что-нибудь, над чем можно иметь власть и тогда… О, боже. У меня нет власти даже над собственными волосами.
