И он понял.
Он встал, торопливо натянул брюки и майку, засунул под подушку паспорт и распечатку билета, положил на полку шкафа чемодан и пошел к двери. Медленно пошел.
Повернул ключ, открыл и не услышал ни слова. Две тени, отделившись от стены, устремились к нему и прижали к другой стене. Точными, ужасающе точными движениями они заломили ему руки за спину, надели наручники.
Потом сунули комиссару под нос ордер на задержание, подписанный прокурором.
И увели его в рассветный сумрак.
48
Люси стояла у стойки регистрации багажа посреди бурлящего и безразличного к ней круговорота и нервно взглядывала на часы. Рядом с ней толпились путешественники, авантюристы разного рода, в большинстве – молодые, иногда – парами, иногда – одиночки, каждый из них жаждет острых ощущений. Двадцать два человека, включая ее и Шарко, собрались в путь, в десятидневную экспедицию в самое сердце джунглей во главе с сопровождающим по имени Максим. Кое-кто уже пытался к ней приблизиться, с ней заговорить, но чего у Люси точно не было, так это желания участвовать в общем празднике.
Она встала в очередь, потому что на этом настаивал Максим, ведь до отлета оставалось меньше часа с четвертью. Но куда подевался Франк? «Абонент временно недоступен», – слышала она, пытаясь дозвониться, а сам он не подавал о себе никаких вестей. У него что-то с телефоном? Застрял в пробке? Люси уговаривала себя, что Франк вот-вот появится. И даже когда подошла ее очередь и она поставила на весы багаж, тоже верила: вот-вот. Девушка в форме проверила билет, паспорт, прицепила бирку к новенькому рюкзаку, нажала на кнопку, и вещи Люси исчезли за резиновыми шторками, поехав по движущейся ленте в направлении специального контроля, а потом – к багажному отделению авиалайнера.
И тут ее заколотило. Она отошла подальше от группы и стояла там одна, терзаясь тревогой, пока не услышала из динамиков: начинается посадка на рейс в Манаус, пассажиров просят пройти в зону ожидания вылета. Люси смяла в кулаке пластиковый стаканчик из-под кофе и, поколебавшись, двинулась к банкомату. Там она сняла максимум того, что было разрешено, со своей банковской карточки: две с половиной тысячи евро. Будет жуткая задолженность по кредиту, ну и пусть! Проходя спецконтроль, она все время оборачивалась, вытягивала шею, искала Франка глазами: вот сейчас он подаст какой-то знак, вот сейчас послышится голос, который из толпы прокричит ее имя… Она даже задержалась на несколько минут у дверцы, но ничего не произошло, и, зайдя внутрь с другими опаздывавшими, Люси двинулась к стюардессам, проверявшим посадочные талоны. Людей уже сажали в самолет – и ее группу, и других путешественников разного возраста, и бразильцев, возвращавшихся на родину.
«Может быть, плюнуть и уехать домой?» – мелькнула мысль, но поток пассажиров уже нес ее к стюардессам. Здесь она замерла на секунду – в последний раз – и протянула бумажку.
Она слышала, как пассажира Франка Шарко дважды просили по радио пройти в зал посадки к выходу 43. Она поймала себя на том, что все еще надеется, перед тем, как отключить мобильник, попробовала еще раз дозвониться до него.
Двери самолета закрылись.
А двадцать минут спустя аэробус А-330 оторвался от взлетной дорожки парижского аэропорта. Какой-то парень лет двадцати пяти, воспользовавшись тем, что место Франка пустовало, уселся рядом и стал к ней клеиться. Настырный холостяк, он начал с маршрута и снаряжения. Люси вежливо его отшила.
Прислонившись лбом к стеклу иллюминатора, она думала о том, что сволочная жизнь никогда ее не пощадит.
Сейчас она, как Ева Лутц, отправляется к дикарям, и в голове у нее крутится один вопрос: что помешало Франку Шарко явиться вовремя на одно из самых важных в его жизни свиданий?
49
Комнаты для допросов на набережной Орфевр совсем не такие, какими их обычно представляют. Ни тебе здоровенного окна, в котором стекло прозрачно только с одной стороны, ни тебе специального оборудования, ни тебе даже детектора лжи. Это крохотные кабинетики в верхнем этаже, где потолок, кажется, вот-вот тебя раздавит, а громоздящиеся повсюду папки с делами вот-вот задушат в бумажных объятиях.
Шарко был один, он сидел на грубом деревянном стуле, в наручниках, лицом к стене, на которой были только календарь и маленькая лампочка. Маньян с Леблоном оставили его томиться здесь долгие часы, заперев снаружи, как льва в клетке. Было воскресенье, коридоры пустовали, и Маньян нарочно выбрал эту комнатку на этаже администрации, прямо под уголовкой, гарантируя себе таким образом, что никто его не побеспокоит. Ни телефона, ни кофе, ни даже воды. Этим сволочам плевать на правила ведения допроса. Они хотят его разъярить, хотят, чтобы он сорвался, а главное – чтобы он недоумевал: обычная техника для полицейского, который заставляет человека обдумывать, за что его взяли, до тех пор пока он не начнет подозревать сам себя.
Комиссар был на пределе. Шесть часов в наручниках, на стуле в этом окаянном кабинете, пропахшем злостью. Он думал о Люси, и мысли о ней подтачивали его изнутри. Должно быть, она, сгорая от нетерпения и тревоги, уже раз сто, не меньше, позвонила ему на мобильный. И улетела в Манаус. Одна. Шарко нисколько в этом не сомневался.
Она улетела одна во мрак, ничего не понимая.
От одного этого можно сойти с ума.
Парочка негодяев снова здесь – с сигаретами в зубах. Они все время входят и выходят, не говоря ни слова, демонстрируя, как досконально они изучают его дело. На этот раз Маньян держал под мышкой толстую папку, а в руках CD. Он положил диск на стол и спросил безо всяких подходов:
– Ты разговаривал с Фредериком Юро в больнице Сальпетриер?
– Разговоры не делают человека убийцей…
– Отвечай на вопрос.
– Приходилось.
Маньян снова ушел, перешептываясь со своим подручным. Они намерены играть с ним, они намерены воспользоваться сорока восемью часами задержания, чтобы добиться от него признания. В этих стенах люди нередко признавались в преступлениях, которых не совершали. А как иначе, если наркомана лишали здесь дозы, алкоголика бутылки, мать разлучали с ребенком… Грозили, запугивали, унижали, зная, что у любого человека есть психологические барьеры, которые рушатся, когда ему грозят, когда его запугивают и унижают.
Оставшись один, Шарко уставился на лежавший на столе диск. Что на нем? Почему Маньян спросил про Сальпетриер? Почему прокурор Республики подписал ордер на задержание? Прошел час, и парочка явилась снова – с новыми вопросами. И снова удалилась. Психологическое давление.
Ага, вот опять они здесь. На этот раз Маньян сел за стол напротив комиссара, а Леблон остался у запертой теперь уже изнутри двери – так этот кретин и стоял там, играя с резинками на папке.
Маньян включил цифровой диктофон, потом кивнул в сторону диска:
– У нас есть доказательство того, что ты убил Фредерика Юро.
