Но вот наступило 5 июля 1962 года – переломный момент в войне. Люди, вооруженные ножами и револьверами, наводнили улицы, где жили выходцы из Европы, они выбивали двери, врывались в дома, устраивали перестрелки в ресторанах, хватали людей и куда-то увозили, убивали на месте тех, кому не повезло попасться им на пути. Одних подвешивали к крючьям в мясных лавках, других калечили, третьим выкалывали глаза… Теперь жестокости вообще больше не было пределов. Поскольку к тому времени заключили перемирие, французские солдаты не спешили вмешиваться. И когда Тернэ оказался наконец на одной из улиц, ему почудилось, будто он рухнул в иной мир. Две картинки навеки отпечатались в его памяти, вошли в плоть и кровь. Первая – человек, сидящий у стены, живой, улыбающийся, а в руках – вывалившиеся из живота внутренности. А вторая…
Люси стало нехорошо, она даже отмахнулась от экрана: столько жутких деталей! Совершенно ясно, что автор статьи в Википедии встречался с Тернэ, расспрашивал его, и ученый поделился с журналистом самыми тайными своими воспоминаниями, болью, которая его раздирала изнутри, и все это выставили на всеобщее обозрение. Зачем Тернэ потребовалась исповедь? Чего он хотел? Искал способа оправдаться? Или ему надо было что-то таким образом разведать?
Немножко остыв, Люси вернулась к статье.
Вторая картинка… Тернэ вместе с французским войском идет по пустым мертвым улицам, на боку санитарная сумка. Гулко стучат по булыжнику мостовых армейские ботинки. И вдруг из какого-то дома раздается пронзительный вопль, слов почти не разобрать, ему даже показалось, что это кошка, потом понял, что ребенок, младенец. Толкнул дверь, вошел. И ступил в лужу густой черной крови. Прямо напротив него, на полу, лежала женщина – совершенно голая и покалеченная. Между ее ног, тоже прямо на полу, в беловатой лужице – новорожденный, еще прикрепленный к матери пуповиной. Тернэ вскрикнул, бросился к ребенку, одним движением ножниц перерезал связующую нить жизни. Ребенок, весь окровавленный, липкий, мгновенно замолчал, а через минуту умер… Потом однополчане нашли медбрата в углу этой самой комнаты: съежившись, он прижимал к себе мертвого младенца.
Неделю спустя Тернэ демобилизовали и отправили во Францию. Причина? Чрезмерная чувствительность, неустойчивая психика.
К девятнадцати годам Тернэ перестал видеть мир так, как видел раньше: он внезапно с необычайной остротой почувствовал, как неизмеримо высока цена человеческой жизни, и ощутил непреодолимое желание «сделать что-то существенное для своих соотечественников». Пошел учиться и стал врачом. Но было ли это его истинное призвание, талант, который до тех пор дремал внутри? Окончательным ли был выбор? Известно, что учился он в Париже блестяще, специализировался в акушерстве и гинекологии, хотел наблюдать женщин во время беременности и принимать роды.
Отныне больше всего его волновал механизм, включающийся при зачатии и ведущий к оплодотворению. Сотворение человека просто-таки околдовывало молодого врача. Каким образом возникает подобная алхимия, подобная сложность? Откуда у природы берется столько ума? Очень скоро Тернэ расширил сферу своей деятельности, занялся иммунологией. Правда, в ней его прежде всего интересовали проблемы защиты эмбриона, а потом и плода – на этот раз механизмы, позволяющие ему выжить. Почему иммунная система, которая атакует любое чужеродное тело, даже прививки вызывают у нее протест, – почему она разрешает наполовину чужеродному организму (ведь половина генетического наследия у ребенка от отца), поселиться и развиваться в материнской утробе?
Стало быть, в то время Тернэ волновали ключевые проблемы жизни, и он пытался решить их, продвигаясь одновременно в двух направлениях: как практикующий акушер-гинеколог и как исследователь-иммунолог. Еще не достигнув и тридцати лет, он опубликовал множество статей в научной прессе. А с 1982 года, когда ему было тридцать семь, он уже считался одним из крупнейших в мире специалистов по преэклампсии, состоянию, которое встречается у беременных женщин и характеризуется высоким уровнем артериального давления, наличием белка в моче, отеками. Необъяснимый, таинственный феномен, поражающий около пяти процентов женщин, чьи дети чаще всего рождаются ослабленными, истощенными и редко выживают.
Люси зевнула и потянулась. От этой статьи ссылки вели к другим – «иммунология», «преэклампсия», «акушерство»… В десять раз лучше, чем полицейский протокол. Она встала и отправилась на кухню за второй чашкой кофе. Взглянула в окно на ясени в любимом парке Шарко. Интересно, а сейчас он тоже проводит час-два в неделю, сидя на деревянной скамейке? А ходит ли по средам на могилу жены и дочери? Вдалеке, за серой дымкой тумана, Люси различала очертания Эйфелевой башни, такой маленькой за бесконечным морем домов.
Осторожно держа в руке горячую чашку, Люси медленно двинулась в сторону гостиной. Тернэ предстал перед ней как крупный ученый, блестящий интеллектуал, нашедший в хаосе алжирской войны смысл жизни. Но насколько глубокие шрамы в его душе оставила виденная им на этой огненной земле жестокость? Что он чувствовал, помогая очередному ребенку появиться на свет? Он лечил таким образом внутренние раны? Или восстанавливал в мире справедливость?
Она снова села перед компьютером, поднесла чашку к губам и продолжила чтение.
Изучая проблемы, связанные с ДНК, пытаясь понять причины преэклампсии, публикуя статьи на эти темы, Тернэ начал интересоваться евгеникой. Он много путешествовал, часто встречался со специалистами-иммунологами и очень умело, с помощью хорошо обкатанных примеров, пропагандировал свои новые идеи: социальные болезни (туберкулез, сифилис, алкоголизм), антисанитарные условия, врожденные дефекты (при том, что зачатие происходит все позже и позже) ослабляют человеческий генофонд, приводят к его вырождению. И первой мишенью для него стала социальная защита самых обездоленных, больных и слабых. Он ясно давал понять, что категорически против христианского милосердия. Опираясь на законодательство Вейль, он без колебаний рекомендовал пациенткам с осложненной беременностью аборты, даже если риск был минимальным. Во имя всеобщего блага.
В последующие годы Тернэ также продолжал много выступать, приводя все более и более вопиющие примеры. Если он видел перед собой в зале несколько сот человек, он просил поднять руку тех, у кого друзья или члены семьи страдали раком, диабетом, бесплодием. К изумлению аудитории вырастал лес рук. И тогда оратор произносил шокирующие фразы: «Наша популяция слишком стара и генетическое богатство ее истощилось. Нашим детям суждено первыми расплатиться за это: их здоровье хуже, чем у родителей».
Ошеломленная прочитанным Люси остановилась. Ей бы тоже пришлось поднять руку: у одной из ее бывших сотрудниц был диабет, а ее собственный дядя умер от рака горла в пятьдесят два года… Она вспомнила о болезни Альцгеймера, о всякого рода аллергиях… И впрямь ведь появляется все больше заболеваний, о которых и слыхом не слыхали сто лет назад. Черт возьми, а Тернэ-то прав! Чем больше проходит времени, тем позже мы решаемся родить, и, если говорить о здоровье, тем больше детей рождается с проблемами, которых не было у их отцов и матерей…
Нельзя отрицать очевидное. Люси стало не по себе, но она принялась читать дальше.
