Доктор явно был в затруднении. Он достал из кармана нож для разрезания бумаги и принялся вертеть его в руках.
– Анонимность в таких случаях, как вам должно быть известно, строго защищена французским законодательством. Только сам ребенок, рожденный при подобных обстоятельствах, имеет право, достигнув совершеннолетия, ходатайствовать в суде о том, чтобы ему открыли тайну. И только ему, если ходатайство удовлетворено, дают доступ к запечатанному в свое время самой его матерью конверту, где могут содержаться сведения о ее имени, фамилии, об отце ребенка, о предках, о причинах, по которым она решила ребенка оставить, словом, все, что она хотела бы о себе сообщить. Иногда конверты оказываются пустыми – это значит, что мать решила не оставлять никаких следов, чтобы ее нельзя было найти. Должен сказать, так чаще всего и бывает. Но должен сказать и другое: поймите, я не могу дать вам конверт без бумаги, подписанной следователем, в которой было бы указано, для каких нужд это требуется.
Он говорил четко, глядя прямо в глаза Люси, тон был назидательный, и чувствовалось, что этот человек больше всего на свете почитает порядок и никогда не пойдет против правил. Люси, кивая после каждой фразы доктора, твердо выдержала его взгляд. Она знала, что должна его переубедить, если не хочет вернуться домой несолоно хлебавши.
– Я уже сделала запрос и заверяю вас, что вы получите такую бумагу в течение двух-трех дней. Следователи завалены работой, а вы не хуже меня знаете, как все всегда задерживается из-за чисто бюрократических проволочек. А мы, полицейские, работающие «на земле», должны торопиться, потому что чем дольше идет следствие, тем больше жизней под угрозой, тем больше людей страдает. Вам же это понятно…
– Да, конечно, я вас прекрасно понимаю, но меня…
Люси выложила перед ним фотографии, и он умолк на полуслове.
– Вы хотели знать, при каких обстоятельствах погиб Стефан Тернэ? Вот, пожалуйста, смотрите.
Доктор с ужасом уставился на них.
– Боже, боже, как можно совершить такое…
– Больные люди попадаются везде. Палач заставил свою жертву мучиться долгие часы, прижигая ему кожу и всячески его терзая. Что же до Грегори Царно, этот несчастный ребенок, родившийся от матери, не открывшей своего имени, на прошлой неделе собственными руками разорвал себе горло в тюремной камере. А знаете, почему он оказался в заключении?
– Не знаю.
– Он нанес шестнадцать ударов ножом восьмилетней девочке, а убив ее, сжег тело в лесу. Эта девочка – моя дочь.
Акушер опустил глаза, отложил снимки и ни слова не ответил. Люси, сообщившая ему столько кошмарных подробностей, чувствовала себя обескураженной. Наконец доктор бросил беглый взгляд на стоявшую рядом с компьютером фотографию сына и выдавил:
– Я… я искренне соболезную…
– Мне нужны от вас не соболезнования, а помощь. Единственный человек, который имел право открыть этот злополучный конверт, умер в тюремной камере. Убийца, может быть, еще похуже Царно, где-то скрывается. Мы идем по его следу, доктор, мы охотимся за ним, и мы не можем позволить себе остановок из-за бумажки. Поэтому прошу вас в последний раз: покажите мне конверт.
Блотовски еще несколько секунд поколебался, потом снял трубку.
– Я иду в архив, – сухо объявил он невидимому собеседнику, сунул нож для разрезания бумаги обратно в карман халата и встал.
– Пойдемте. Это в подвале.
Люси со вздохом облегчения быстро сложила фотографии и поспешила за ним. В лифте Блотовски вставил ключ в скважину, и они, спустившись прямо в подвал, вышли в узкий коридорчик, где горели лампы дневного света. Вдоль черных стен шли толстые трубы. Шумел вентилятор. Все вместе было похоже на машинное отделение корабля.
– Подземные коридоры позволяют персоналу переходить из одной клиники Регионального медицинского центра в другую. Кроме того, именно через подвалы мы переправляем из нашего отделения в лабораторию анализы. Вот по этим трубам, которые вы видите над головой. И наконец – здесь собраны досье пациентов за тридцать последних лет. Скоро всем этим будут заниматься компьютеры. И слава богу.
Подземелье, по которому они шли, было настоящим лабиринтом. Кто-то куда-то шел, кто-то куда-то бежал, человека в тусклом свете неона можно было заметить лишь по мельканию белого халата. Время от времени на стенах возникали таблички-указатели с названиями корпусов, без них заблудиться тут ничего не стоило. Неожиданная, кипучая подземная жизнь…
Они снова свернули. Блотовски достал еще один ключ и отпер им ведущую в архив родильного дома железную дверь. Повернул выключатель, под потолком с потрескиванием замерцали трубки люминесцентных ламп, освещая длинные, на десятки метров, ряды папок: жизни, замершие на бумаге, аккуратно выстроенные одна за другой на полках многоярусных стеллажей.
Доктор чувствовал себя здесь как рыба в воде, он, ни на секунду не задумавшись, двинулся в глубь помещения. Люси шла за ним, примечая наклеенные на папках бумажки с обозначением года и месяца, и ощущала себя маленькой, ничтожной: сколько рождений, сколько новых душ, сколько тел, явившихся на свет и готовых к жизненным приключениям, были заложены в эти досье.
– Ага, январь восемьдесят седьмого. Это здесь. Теперь – буква «Ц».
Указательный палец акушера пробежал по корешкам папок и замер.
– Так… так. Отлично… Вот здесь мы и найдем все, что нам нужно: сведения о госпитализации из приемного покоя, записи палатного врача, заключение гинеколога, свидетельство о рождении, протокол о течении родов…
Он вынул папку, содержавшую несколько досье, стал ее листать, наконец остановился на интересующем их имени.
– Ну, вот и он. Грегори Артур Танаэль Царно. Родился четвертого января тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года.
Доктор вынул из папки большой пластиковый пакет с наклейкой, на которой значились имя и дата рождения. Люси глаз не сводила с имен: Грегори, Артур, Танаэль. Почему именно такие? Может быть, два из них даны в честь отца ребенка и его дедушки, так часто делают во французских семьях? Подкидыш без корней и без семьи, не сохранил ли Царно в этих именах следы своего прошлого, своих предков? Сохранил по воле матери, пусть даже она так жестоко обошлась с ним по причине, которая так интересовала Люси.
Вынув из пакета пресловутый конверт и отложив его в сторону, доктор принялся изучать медицинские документы. Свет в архиве был мертвенный, синеватый, холодный, бумага – старая. Царство вечной недружелюбной ночи.
Блотовски, выполняя обещание, стал читать вслух, хотя чувствовалось, что ему не по себе:
– Значит, так… Мать явилась в приемный покой акушерско-гинекологического отделения двадцать девятого декабря восемьдесят шестого года, осматривал ее и дал направление на госпитализацию доктор Тернэ. Кроме того, тут написано, что он вел эту женщину как гинеколог с пятого месяца беременности. Сейчас-сейчас… – Он порылся в прозрачном пакете. – Странно… Да, очень странно! А где же ее медицинская карта за этот период? Где результаты анализов, протоколы УЗИ? Все это должно было храниться здесь же, вместе с остальным.
