От этих откровений Люси бросило в дрожь. Ей казалось, что от нее ускользает главное: человеческие отношения между Тернэ и его пациенткой, причины, по которым мать хотела бросить ребенка…
Чем больше Люси размышляла над увиденным и услышанным, тем больше нервничала. Она снова посмотрела на папку и поморщилась, вдруг заметив в именах Царно, крупно выписанных на наклейке, то, чего не замечала раньше.
– Грегори Артур Танаэль Царно… Господи…
Люси замерла и замолчала так надолго, что доктор забеспокоился:
– Что случилось?
Ей было трудно говорить, все в ней кипело.
– Это… эти имена – кто их дал ребенку?
– Вероятно, и имена, и фамилия, которые следовало дать новорожденному, были записаны со слов матери еще до родов. Так бывает, и в подобных случаях выбор матери после родов фиксируется в документе, который подписывает врач или акушерка, принимавшая роды. Если мать не сообщила, как хочет назвать ребенка, сотрудник отдела гражданского состояния, выписывающий ему свидетельство о рождении, сам выбирает для него три имени, одно из которых служит фамилией. В данном случае Царно – не имя, стало быть, матери почему-то хотелось, чтобы ребенок носил именно эту фамилию.
Люси взяла в руки досье и показала пальцем на инициалы убийцы своей дочери.
– Видите? Первые буквы его трех имен и фамилии – Г, А, Т, Ц. Основания молекулы ДНК.
Доктор нахмурился.
– А ведь правда! Как вам пришло в голову обратить на это внимание?
– Ну, скажем так: в последнее время мне не раз приходилось сталкиваться с проблемой ДНК.
Озадаченный Блотовски вынул из пакета небольшой коричневый конверт с сургучной печатью.
– Странное совпадение…
– Это не совпадение, и ребенка назвала не мать. Эти имена и эту фамилию дал ему Тернэ.
– Зачем? Зачем ему это могло понадобиться?
– Не знаю. Но странным образом мне это напомнило тавро, клеймо, которое выжигается на теле животного, чтобы таким образом пометить его и иметь возможность следить за ним дальше. Сквозной контроль, понимаете?
Доктор не ответил, он о чем-то размышлял. То, что говорила эта женщина, выходило за пределы его понимания. И вообще было уму непостижимо. Люси между тем уже показывала на конверт:
– Теперь вы его откроете?
Блотовски срезал принесенным с собой ножом печать. Люси отметила, что конверт самый обычный, запечатан чисто символически, и потому любой работник больницы, раздобыв ключ от архива, мог бы зайти сюда, снять с полки досье и узнать имя матери.
Доктор заглянул в конверт и повернул его отверстием к Люси:
– Пусто. Мать предпочла не открывать своего имени. Весьма сожалею.
Люси оцепенела. Уйти отсюда с носом, без всякого результата, нет, это невозможно! Люди, перечисленные в этом досье, занимались ребенком, кормили его, купали, наблюдали с первого вздоха. Они наверняка что-то знали о нем. В тот момент, когда акушер уже собрался было положить прозрачный пакет в папку, Люси его остановила:
– Погодите.
Она выхватила у него досье, быстро нашла протокол родов, просмотрела его и показала доктору пальцем на имя медсестры, присутствовавшей в родильном зале. Эта медсестра ухаживала за матерью Грегори Царно, пока та лежала в предродовой палате, была с ней с начала до конца. Не может быть, чтобы две женщины не разговаривали между собой, ничего не обсуждали. Вполне возможно, даже наверняка, медсестре было известно, какие отношения связывали ее подопечную с Тернэ.
– Пьеретт Солен, медсестра. Она сейчас работает в отделении?
– Никогда о такой не слышал.
Заведующий отделением поставил папку на место и улыбнулся посетительнице:
– Но чтобы утешить вас и чтобы вы не ушли от нас разочарованной, я сейчас загляну в архив личных дел персонала и дам вам адрес этой медсестры. Конечно, это старый адрес, более чем двадцатилетней давности, но ведь, может быть, госпожа Солен до сих пор там живет. Это вас устроит? Тогда подождите минутку, а потом пойдем выпьем кофе. Согласны, мадемуазель Куртуа?
31
Когда Люси постучала в дверь дома Пьеретт Солен, шел уже второй час пополудни, а ела она последний раз еще в Париже. С тех пор выпила только чашку кофе с доктором Блотовски. Непременно надо пообедать, как только переговорит с этой бывшей медсестрой, иначе она рискует прямо за рулем рухнуть в обморок и закончить свою жизнь в придорожной канаве. За два дня она намотала больше километров, чем за весь предыдущий год.
Пьеретт жила в маленьком, недорогом домике в тихом районе на окраине города. Блотовски, сверившись с досье, сказал, что этой женщине сейчас шестьдесят восемь, что уволилась она восемь лет назад, уйдя на вполне заслуженный отдых.
Хозяйка домика приоткрыла дверь, но встала в проеме, не пропуская незваную гостью. На Пьеретт было простое длинное платье в цветочек и старомодные черные туфли-лодочки. Лоб и щеки – в морщинах, образующих на лице сложные геометрические фигуры. Довершали облик бывшей медсестры тяжелые очки в коричневой оправе с перевязанными ниточкой дужками. Глаза за линзами казались больше, чем на самом деле.
– Увы, что бы вы ни собирались мне продать, меня это не интересует!
– Я ничего не собираюсь вам продавать. Я из полиции.
Люси снова показала свое удостоверение, на этот раз подержав его перед глазами собеседницы подольше. Пьеретт, слегка прищурившись, внимательно и опасливо вглядывалась в карточку, и Люси решила, что старушку надо успокоить:
– Не волнуйтесь, ничего страшного. Расследование привело меня в родильный дом, где, судя по документам, вы проработали больше тридцати лет. Я пытаюсь восстановить кое-какие события из прошлого и пришла к вам, чтобы задать несколько вопросов.
Пьеретт Солен выглянула на улицу и подозрительно осмотрела припаркованную у тротуара машину Люси:
– А где ваш коллега? В сериалах полицейские всегда ходят по двое. А вы почему одна?
Люси вежливо улыбнулась:
– Мой коллега опрашивает сейчас других сотрудников родильного дома. Что же до сериалов… Знаете, не стоит верить всему, что там показывают, на самом деле жизнь у полицейских совсем другая.
Бывшая медсестра еще немножко поколебалась, но наконец осмелилась пригласить мнимую парижанку в дом. Пять минут спустя Люси уже сидела на покрытом толстым шерстяным пледом диване, держа в руках чашку с крепким и сладким черным кофе. Короткошерстая полосатая кошка, ласково мурлыча, терлась о ее ноги. На экране телевизора шел американский сериал – кажется, «Молодые и дерзкие». Стоило Люси произнести имя Стефана Тернэ и попросить рассказать о нем, лицо старушки необычайно оживилось.
– О-о, доктор Тернэ был моим непосредственным начальником все четыре года, пока работал в нашем роддоме, и это замечательный врач, прекрасный специалист, очень увлеченный своим делом и хватающийся буквально за все подряд.
