О Господь милосердный! Что же такое происходило в голове Феликса Ламбера? Какие демоны побудили юношу совершить подобное?
Шарко вздохнул и встал. Его лихорадило, он чувствовал себя опустошенным, вымотанным до предела этим слишком долгим днем, этим запутанным следствием. Еле волоча ноги, он подошел к Белланже, о чем-то ожесточенно спорившему с Леваллуа у входа в особняк. Чувствовалось, что оба взвинченны, что напряжение между ними возрастает, – еще бы: чем дальше, тем сильнее люди устают, тем больше у них расшатываются нервы. В результате кто-то разводится, кто-то ищет забвения у стойки бара.
Закончив разговор с Леваллуа, Белланже отвел комиссара в сторону, к большому кусту белой гортензии.
– Ну, ты как, отошел? – спросил он.
– Да, немного отошел, просто слишком устал, знаешь. Кофе, который привезли ребята, помог. Правду сказать, я и ел-то не помню когда.
– И не помнишь, когда высыпался! Тебе надо хоть немного отдохнуть, Шарк.
Комиссар кивнул в сторону участка, огороженного лентой с надписью «Национальная полиция», – именно на это место рухнул Феликс Ламбер, несколько минут назад здесь еще лежал его труп.
– Отдых отложим на потом. Вам удалось связаться с их близкими?
– Нет еще. Но мы знаем, что старшая сестра Феликса живет в Париже.
– А мать?
– А вот о матери пока ничего не известно. Никаких следов. Ладно, сейчас поедем.
Белланже вздохнул, было видно, что он подавлен. Шарко понимал его как никто, он сам не так уж давно командовал бригадой и знал: должность эта – хуже не бывает, потому как пинают тебя все кому не лень, что снизу, что сверху.
– Ну и что ты обо всем этом думаешь?
Шарко посмотрел вверх, на разбитое стекло.
– Что я думаю? Я на секунду встретился глазами с Ламбером-младшим. Как раз перед тем, как он сиганул в окно. И я увидел в его глазах что-то такое, чего раньше не видел никогда: страдание как таковое, без всяких примесей. Он сдирал себе кожу со щек, он писал, не снимая штанов, как животное, что-то точило его изнутри, доводя до безумия, доводя до того, что он отключался от реальности. Прямо какой-то демон зла, который толкал его к жестокости, который заставил его убить ребят-туристов, а потом и родного отца. Не знаю, в чем тут дело, но чем дальше, тем больше убеждаюсь: то, что мы ищем, скрыто в нем, в его организме. Нечто генетическое. И Стефан Тернэ знал, что это такое.
Франк замолчал. Белланже тоже не сразу ответил: он смотрел в пустоту, потирая подбородок.
– В таком случае посмотрим, что скажет вскрытие, – произнес бригадир после затянувшейся паузы.
– А когда оно начнется?
– Ммм… Шене начнет часов в восемь… Начнет с отца, потом перейдет к сыну. Дивный вечерок ему предстоит!
Подошел Леваллуа, кашлянул, комиссару показалось, что тот встревожен, и он спросил:
– Ну, что еще не так?
– Насчет книги Тернэ «Ключ к замку»… Генетические отпечатки привлекли наше внимание к Грегори Царно, последнему из заключенных в списке Евы Лутц. Ну и Робийяр сам позвонил в вивоннскую тюрьму. И угадай…
Шарко почувствовал, что бледнеет. Так, они попались! Белланже, не дожидаясь, пока комиссар что-нибудь скажет, вмешался:
– Ему там сказали, что ты не просто звонил, но во время отгула приезжал поговорить с заключенным. И ты же знаешь Робийяра: он копнул чуть глубже и обнаружил, что в тот же день приезжала еще одна особа. Мать девочек-двойняшек, которых похитил Царно. Ее зовут… – Он достал из кармана бумажку. – Ее зовут Люси Энебель. Знакома тебе такая?
Кровь Шарко застыла в жилах, но он не дрогнул.
– Нет. Я ездил туда, чтобы поговорить с тюремным психиатром об одном из их арестантов, числящемся в списке Евы Лутц. Вот и все.
– И ничего нам не сказал! Меня просто бесит, что ты давным-давно знаешь о самоубийстве Царно в камере и молчишь. Почему? Почему никому – никому! – не рассказал об этих его перевернутых картинах, о приступах ярости и непереносимости лактозы?
– Это детали. Я думал, они не имеют отношения к нашему делу. Лутц действительно приходила к нему, но задавала стандартные вопросы – точно такие же, как другим заключенным в других тюрьмах.
– Детали? Ничего себе детали, если они привели тебя сюда! Ты врал, ты умалчивал о важных вещах, ты придерживал их для себя, как последний эгоист, во вред следствию и коллегам, которые работают с тобой в одной команде. Ты превратил наше расследование в свое личное!
– Неправда. Я хотел поймать убийцу и понять его мотивы, как любой из нас.
Белланже замотал головой:
– Ты выходишь за рамки, ты слишком уж часто выходишь за рамки, Шарко! Ты позволяешь себе проникнуть на территорию, находящуюся в частной собственности, без разрешения, и никого об этом не проинформировав. Ты настолько грубо нарушил правила, что может полететь к чертям вся наша работа. И к тому же ты пробрался в этот дом, разбив окно, а теперь у нас на руках два трупа. Теперь придется как-то оправдывать твои действия.
– Но я не…
– Помолчи, дай мне закончить. Из-за тебя куча неприятностей у Леваллуа, и, вполне возможно, он получит выговор. Версальская бригада выбивается из сил, работает, не зная отдыха ни днем ни ночью, и они вот-вот явятся сюда, чтобы разобраться, с какой радости мы здесь. Какая муха тебя укусила, с чего ты вдруг решил обогнать версальцев?
Белланже, нервничая, бегал взад-вперед перед домом.
– И уж совсем меня добило то, что сообщил Маньян.
Шарко рассвирепел – от одного только упоминания этого подонка ему хотелось блевать.
– Ну и что же он такого сообщил?
– Он просто уложил меня на обе лопатки, рассказав, как ты вел себя на месте преступления, когда убили Фредерика Юро. Как тебе было плевать на все и всех, как ты нарушал правила. Он сказал, что ты тогда нарочно все там истоптал и везде оставил свои отпечатки – только из-за того, что вы друг друга терпеть не можете.
– Маньян просто идиот! И непременно воспользуется ситуацией и постарается меня утопить.
– Ему и стараться не надо. – Бригадир посмотрел Шарко в глаза. – Ты понимаешь, что я не могу сделать вид, что ничего не было?
Комиссар молча направился к дому, но почти уже с порога бросил, не оборачиваясь:
– Потом поговорим, а сейчас надо работать.
Тем не менее обернуться ему пришлось, потому что на плечо легла тяжелая рука.
– Похоже, ты ничего не понял, – заорал Белланже.
Шарко высвободился:
– Ошибаешься, я прекрасно все понял. Но прошу тебя, дай мне еще несколько дней. У меня нюх на это дело, и я знаю наперед все, что может случиться. Позволь мне присутствовать на вскрытии, позволь покопаться в новых направлениях, которые сейчас открываются. Дай мне несколько дней, чтобы я мог разобраться до конца. А потом, обещаю, сделаю все, что скажешь.
