Ныне пишут, что после смерти Эйлин у него были любовницы. Но это и всё, что пишут… Несудоходно! Возможно, ими были Летиция Купер, писательница и подруга его покойной жены, которая обмолвится однажды: «Не думаю, чтобы Джордж был тем человеком, которому нравилось всегда быть женатым»; возможно, Айнез Холден, писательница и журналистка, которая приезжала к нему на остров и, проведя там несколько дней, «осталась в ужасе от этой авантюры, сказав, что он живет там ну просто как Робинзон»; а возможно, и некая Салли Мак-Уэн, которая посетит Юру позднее. Но вот кто точно не был на острове, так это Соня Браунелл – та самая «Венера Юстон-роуд», та, про которую «напомнил» ему, представьте, всё тот же Кёстлер.
«Однажды вечером в 1946 или 1947 году, – вспомнит он после смерти Оруэлла, – направляясь на ужин к Коннолли, я позвал и Джорджа, который выглядел уж слишком подавленным. Я спросил его: есть ли у него девушка? Он сказал, что нет, и тогда я заметил, что знаю кое-кого, кто ныне свободен и кто будет на ужине. Джордж явился к Коннолли и обнаружил там Соню…»
Странная вообще-то запись. Оруэлл знал Соню чуть ли не с довоенных времен, когда забегал в только что учрежденный журнал Horizon Сирила Коннолли, где Соня, юная блондинка с розовато-белой кожей – абсолютно ренуаровская модель! – дипломированная секретарша-машинистка, уже тогда вертелась рядом в «стайке молодых красивых девушек», которые вечно окружали любвеобильного Сирила. Появилась она вроде бы после того, как это «эпатажное» издание напечатало заметку о «Группе Юстон-роуд» – объединении модных лондонских художников-авангардистов, названном по улице, где сия «богема для бедных» учредила «школу реализма и натурализма», где устраивала выставки свои и где двадцатилетняя еще Соня «выступала» и моделью для живописцев, и любовницей многих из них. В журнале – так пишет, во всяком случае, К.Хитченс – ее, «Венеру Юстон-роуд», за выдающуюся часть тела даже прозвали «Браунелл-задница»…
Суровая правда – но ведь правда! Даже ныне, спустя десятилетия после смерти Сони, когда, казалось бы, все акценты расставлены, сама она, по словам Guardian в статье Дж.Льюса от 2002 года, «всё еще вызывает сумасшедшие разногласия среди летописцев “Святого Джорджа”» и они «редко бывают добры» к ней.
Кем же была Соня Мария Браунелл, последнюю половину жизни бывшая по паспорту «Соней Блэр», но подписывавшаяся чаще всего как «Соня Оруэлл»? Женщина «потрясающей смеси благородства и эгоизма, добросердечия и злобности, уверенности в себе и сомнения в собственных силах»? Та, которая согласилась стать «вдовой писателя»?
Она, как и Оруэлл, родилась в Индии, но спустя пятнадцать лет, в 1918-м. Отец, Чарльз Браунелл, служащий колонии, умер от сердечного приступа через несколько месяцев, а мать, Беатрис, через три года выйдет замуж вновь, но уже за бухгалтера Эдгара Диксона, к сожалению, конченого алкоголика. Через семь лет семья вернется в Англию, а с 1931 года Беатрис будет воспитывать детей уже одна.
Соня родилась в римско-католической вере и до семнадцати лет получала образование в монастыре в Рохемптоне, а затем была отправлена в Швейцарию, где, как пишет, совершенствовала французский. Монашек, пишут, так возненавидела, что уже взрослой, встретив их на улице, натурально плевалась им вслед. И если католическое воспитание привило ей привычку служить другим, то оно же, как утверждают, усугубило в ней «чувства безотчетной вины и неполноценности».
Не знаю уж, как насчет неполноценности, но монашкой не была точно. «Восхитительная», «блестящая», как назовет ее Ричард Рис, «умная и деловая» и вообще «своеобразная», Соня, закончив курсы секретарш, была приглашена работать к профессору Ю.Винаверу, который готовил к печати как раз недавно, в 1934-м, обнаруженную очередную рукопись великой книги Томаса Мэлори «Смерть Артура». Винавер был в три раза старше Сони, но это не помешало ему сделать Соню своей любовницей. Вряд ли, думаю, это встретило возражение с ее стороны, ибо после Винавера она, как утверждают злые языки, «прыгала из постели в постель» очередных любовников, и не столько «из-за любви к сексу», сколько из преклонения перед литературой, а потом и живописью.
В конце 1930-х Соня сняла квартиру на Перси-стрит, 18, где проживет почти тридцать лет, но где практически рядом окажется довольно известный в то время паб, в котором собирались британские поэты-сюрреалисты Дилан Томас, Хэмфри Дженнингс, Дэвид Гаскойн и даже знакомый нам уже Райнер Хеппенстолл. Пивнушка не была, конечно, подходящим местом для двадцатилетней девушки, пишет в статье о Соне Дэвид Гадди, но она буквально пропадала в ней. А потом возникли художники-авангардисты, и она, как пишут, «пустилась во все тяжкие». В «Группу Юстон-роуд» входили Уильям Голдстрим, Виктор Пасмор, Клод Роджерс, Морис Поле и многие другие, и все они ставили целью сделать живопись, да и вообще искусство, более понятным народу. Выставлялись сначала на Бромптон-роуд, а затем дружно перехали в дом 316 на Юстон-роуд. Там Соня, став моделью, и обрела имя «Венеры». С Голдстримом, нарисовавшим ее портрет, они на два года стали любовниками. Была у нее интрижка и с Виктором Пасмором, другим основателем группы, – он на какое-то время даже переберется жить к ней, – а также с поэтом и художником Эдрианом Стоуксом. Пишут, что отдавалась Соня только тем, кто «был истинно талантлив», а таких тогда «трудно было даже пересчитать»…
Именно Голдстрим в 1939-м, когда Сирил Коннолли и Стивен Спендер основали Horizon, познакомил ее с редакцией. Через год ее вроде бы (так неуверенно пишут биографы) возьмут в журнал секретарем-машинисткой. Оруэлл, напечатавший в нем немало статей, конечно же, знал Соню. Сама она скажет потом, что помнила его с 1941 года, даже видела как-то его жену. Но в разговоре с Кёстлером накануне того ужина Оруэлл о знакомстве с Соней почему-то промолчит. Уж не потому ли, что где-то между осенью 1945 года и встречей у Коннолли у него с Соней случилась не просто быстротечная интрижка – но быстротечная близость?
К тому времени, когда после войны «открылся Париж», Соня съездила во Францию («дала волю своей франкофилии»), где, как и в Лондоне, не только вновь оказалась в центре «литературной и художественной жизни» и познакомилась, вообразите, с Сартром и Симоной де Бовуар, но где встретила свою самую большую любовь («любовь всей жизни») – входящего в моду философа Мориса Мерло-Понти, который именно в 1945-м выпустил свою «Феноменологию восприятия». Правда, покинула Париж «в шоке»: «ее Морис» так и не решился оставить ради нее жену… Вот при таких примерно «обстоятельствах» она, ставшая уже не просто секретаршей – главной помощницей Коннолли в журнале, и сошлась с Оруэллом.
Его привлекли «красота, и эстетическое чутье», и «жесткая, – как пишут, – откровенность», с которой она лихо отзывалась о писателях. А вот он не произвел на нее впечатления; она, склонная ко всему французскому, сочла его типичным англичанином. А когда все-таки легко провела с ним ночь, то, как пишет Шелден, «с присущей ей откровенностью рассказала подруге, что очередной любовник ее оказался очень неловким, но и нетребовательным. Он всё сделал быстро и механически, – сказала, – не проявив особо нежных чувств, без предварительных ласк и заигрывания. “Кажется, он был удовлетворен. Но вряд ли почувствовал, что я не получила никакого удовольствия”…».
