Наконец, не будем забывать, подчеркнет тот же Эш, что все писатели по своей природе – «соглядатаи», и доверяют порой своим записным книжкам «самые тайные вещи». «К сожалению, – пишет Эш, – из-за давности лет – и это выпускается из внимания – размыто важное отличие между личным, интимным блокнотом Оруэлла и списком, который он передал Селии. Любой читатель, в зависимости от вкуса, может быть шокирован или удивлен тем, чтó именно он записывал лично для себя. Он, например, говоря в своих списках о каком-то налоговом инспекторе, в духе черного юмора, который был свойственен ему, записал: “Эти налоговые инспектора – просто блядские коммунисты”». И что, Оруэлла осуждать за это? И разве это не попытка разобраться в своих противоречивых чувствах к тем, кого знал?.. Более того, он, оказывается, разбирался в фигурантах блокнота не без помощи друга Риса. Они вместе обсуждали, сплетничали, если хотите, об иных общих знакомых. Пусть бросит в них камень тот, кто без подобного греха. Рис через двадцать лет, но задолго до «скандала» со списком, в письме хранителю архива Оруэлла в Лондонском университете Яну Энгусу напишет, что во время посещений Эрика в санатории они даже придумали своего рода «комнатную игру», «обсуждая, кто является платным агентом и чьим именно, и оценивая, до какой степени предательства избранные нами ненавистные объекты были готовы дойти». И шутливо, и всерьез гадали, кто из «известных персон мог бы оказаться предателем в случае вражеского вторжения или, скажем, наступления диктатуры». К примеру, в письме к Рису еще от 17 апреля 1949 года Оруэлл обсуждал с ним кое-кого из будущего списка «для Селии». В частности, писал: «Коула (то есть историка Джорджа Коула. – В.Н.) я, наверное, не включу в список, но в случае войны я был бы в нем менее уверен, чем, допустим, в Ласки». Про последнего, Гарольда Ласки, теоретика лейбористской партии и профессора Лондонской экономической школы, написал, что не думает, будто бы он, зная какую-нибудь военную тайну, передал бы ее русской разведке. «Он не решился бы быть предателем в силу своей природы, но настоящий коммунист, конечно, передаст… Впрочем, все эти дела, – подчеркнул Оруэлл, – очень сложны, и тут никогда не сделаешь больше того, чем просто выскажешь суждение…»
«Нетрудно представить себе, – пишет Эш, – как Оруэлл, тощий и несчастный, лежа в кровати и листая блокнот, раздумывал, возможно, добавить ли синий знак вопроса вместо красной звездочки к той или иной фамилии, зачеркнуть ли имя Пристли или нет, и как поведут себя Коул или Ласки, Кроссман или Спендер в случае реальной войны с Советским Союзом, и кого, наконец, из 135 имен в блокноте “передать” Селии?..»
Забегая вперед, скажу: Селия еще в девяностых годах, когда появились первые намеки на «доносительство» святого Джорджа, успела успокоить будущих критиканов: «Я думаю, – написала, – что Джордж был абсолютно прав… Конечно, все теперь думают, что те названные им люди были уже на рассвете расстреляны нами. Так вот, единственное, что могло случиться с ними, – это то, что их всего лишь не попросили бы написать что-либо для департамента информационных исследований…»
Обстоятельный Майкл Шелден, уже ныне просмотрев «список», утверждает: «Ни один из перечисленных в нем не пострадал из-за него в дальнейшем…» А вот Оруэлл, добавлю от себя, – пострадал! Ведь какой вой и улюлюканье разнеслись по миру! «Гнусность», «предательство», «пятно на белых одеждах». Совсем по Пушкину: «Он мал, как мы, он мерзок, как мы!» Вот она, радость обывателя всех времен и народов. И, кстати, Пушкин сказал это про осужденного тогда обществом британца – про Байрона. И точно так же, уж если мы забежали вперед, особо злобствуют ныне и некоторые наши соотечественники. Их, «моралистов», хотелось бы спросить: уж не наша ли общая родина была первой в ХХ веке как раз «по доносам»? И так ли был безобиден «результат» их?..
Тимоти Эш, реконструируя «ситуацию», пишет: «К 1949 году, к окончанию своего последнего романа, Оруэлл, наблюдая за развитием ситуации в Европе, видел, что начинается холодная война и “мир ослеплен социализмом”. Отчасти это “ослепление” было благодарностью СССР за огромную роль в разгроме фашизма, но отчасти было и результатом “ядовитой деятельности множества наивных и сентиментальных поклонников советской системы”, скрытой работы реальных коммунистов и платной службы самых настоящих “шпионов Советов”. Более того, были те, кто еще недавно верили в коммунизм, но отвернулся от него в отвращении, такие как Кёстлер, Стивен Спендер, Ричард Кроссман и Иньяцио Силоне. Эти писатели были особенно важны для левых антикоммунистов вроде Оруэлла, поскольку были убеждены, как и он сам, что, “если мы хотим возродить действительное социалистическое движение, необходимо уничтожить советский миф…” (курсив мой. – В.Н.)».
Короче, получив 30 апреля записку от Селии, Оруэлл отобрал из блокнота 38 фамилий. «Это не большая сенсация, – написал, – и не думаю, что это откроет вашим друзьям нечто, что они не знали и так. Тем не менее надо знать тех, которые, как и перечисленные, могут оказаться вдруг ненадежными. Если бы это было сделано раньше, я бы, например, не допустил таких, как Питер Смоллетт
[83], на важные пропагандистские должности, где они, вероятно, и принесли нам наибольший вред…» И вновь повторил: даже в нынешнем виде этот список может содержать невольные «наветы», и потому попросил «дражайшую» Селию «вернуть ему письмо в обязательном порядке»…
2 мая Селия приехала к нему за списком, а уже 4 мая тот был в министерстве иностранных дел Британии. Список включал три графы: имя, работа и краткая характеристика. А весь «голубой блокнот» был опубликован в конце 1990-х, когда вышло двадцатитомное собрание сочинений писателя. Там, рядом с дневниками Оруэлла, и был напечатан полный перечень и «красных», и «белых», за исключением, кстати, чуть больше тридцати фамилий людей, которые были живы к выходу последнего тома сочинений
[84]. В нем были и уже упомянутые «фигуранты»: тот же Исаак Дойчер, и актер Майкл Редгрейв, которого Оруэлл отнес к коммунистам (по иронии судьбы Редгрейв будет играть потом в фильме, поставленном по роману «1984»), и московский корреспондент New York Times Уолтер Дюранти. Комментарии Оруэлла к ним были действительно безжалостны: певец Пол Робсон «очень не любит белых»; Джон Стейнбек – «фальшивый, псевдонаивный писатель»; Джон Пристли «антиамерикански настроен, делает большие деньги в СССР». И ведь, подчеркну вновь: ни один волос не упал с голов тех, кого Оруэлл, так сказать, «выдал». Лейборист Том Дриберг, про которого Оруэлл написал, что его «обычно причисляют к “скрытым” коммунистам», хоть и стал впоследствии реальным и глубоко скрытым советским агентом под кодовым именем «Лепаж», тем не менее закончил жизнь знаменитым писателем, членом парламента и пэром Англии. А Э.Карр, романистка Н.Митчисон («глупо сочувствующая»), актриса Кэтрин Хепбёрн, да и Пристли – все они сделали успешную карьеру. «Нам же “список Оруэлла”, – как бы подытожит уже Майкл Шелден, – дает наглядное ощущение контекста, в котором работало мышление Оруэлла. Его первые реакции… раскрывают глубокое неприятие современных ему левых и смутные надежды на новые формы “демократического социализма”… Он никого не предал… Этот перечень именно был “черным списком”, это были люди, которых Оруэлл считал лжецами – сборищем тех, чья деятельность и влияние в обществе требовали противоборства и чьи возможности могли нанести обществу вред…» Да и порицают его сегодня, как пишет уже Кристофер Хитченс, не столько за то, что он вел список, сколько за то, что «включал в него не тех людей…».
