В.: То есть тоже «религией» своего рода? Верой?
О.: Знаменитое высказывание Маркса, что «религия есть опиум народа», как правило, вырывают из контекста, придавая ему существенно иной, нежели вкладывал в него автор, смысл, хотя подмена едва заметна.
В.: О, да! Я, помню, испытал шок, когда в разгар перестройки, уже в аспирантуре, прочел впервые, что эту фразу Маркса у нас намеренно искажали все семьдесят лет. В учебниках и на плакатах писали: «Религия – опиум для народа», будто кто-то «подсовывал» людям опиум-утешение. А ведь у Маркса…
О.: Маркс… не утверждал, что религия есть наркотик, распространяемый свыше; он утверждал, что религию создают сами люди, удовлетворяя свойственную им потребность… «Религия – это вздох угнетенной твари, сердце бессердечного мира. Религия есть опиум народа»
[56]. Разве тут сказано не о том, что человеку невозможно жить хлебом единым, что одной ненависти недостаточно, что мир, достойный людского рода, не может держаться «реализмом» и силой пулеметов?..
В.: Всё это вы пишете в 1940-м. Но тогда же, в рецензии на «Майн кампф», вы мимоходом заметили, чем Гитлер заменил для своего народа и религию, и рай – «гедонистическую концепцию жизни», если по-вашему. Он заменил их «борьбой и сомопожертвованием»! Тоже не «молочные реки»…
О.: Он намечает, спустя сто лет, создание нерушимого государства, где двести пятьдесят миллионов немцев будут иметь достаточно «жизненного пространства»… это будет чудовищная безмозглая империя, роль которой, в сущности, сведется лишь к подготовке молодых парней к войне…
В.: Но он заразил своими идеями нацию. Это ведь тоже как бы «опиум народа»?
О.: Он получил финансовую поддержку крупных промышленников, видевших в нем фигуру, способную сокрушить социалистов и коммунистов… Ситуация в Германии с ее семью миллионами безработных была явно благоприятной для демагогов. Но Гитлер не победил бы своих многочисленных соперников, если бы не обладал магнетизмом… что явно ошеломляет…
В.: И вас он «ошеломлял»? Ну, тогда, в конце 1930-х годов?..
О.: Я готов был публично заявить, что никогда не испытывал неприязни к Гитлеру. С тех пор как он пришел к власти… я понял, что, конечно, убил бы его… но лично к нему вражды не испытываю… Рекомендую фотографию… на которой Гитлер запечатлен чернорубашечником. У него трагическое, несчастное, как у собаки, выражение лица… Он мученик, жертва… Притягательность такого образа, конечно, велика…
В.: И что Запад мог противопоставить этому? Его «энергии уничтожения»?
О.: Лишь обычное пустословие насчет Всемирного государства… Ни одна из пяти крупнейших военных держав не допускает и мысли о подобном единении… И прежде чем заводить речь о переустройстве жизни, даже просто о мире, надо покончить с Гитлером, а для этого потребуется пробуждение энергии, которая… окажется… неприемлемой для «просвещенных» гедонистов…
В.: Что вы имеете в виду? Патриотизм? Равноправие и справедливость как мечту, как отрезанную уже половину души человека?..
О.: Отчасти, бесспорно, – некое смутное представление о лучшем будущем, но прежде всего – атавистическое чувство патриотизма… Двадцать предвоенных лет главная цель английских левых состояла в том, чтобы подавить это ощущение, и, если бы им удалось добиться своего, мы бы уже видели сейчас эсэсовские патрули на улицах Лондона. А отчего русские с такой яростью сопротивляются немецкому вторжению? Отчасти… их одушевляет еще не забытый идеал социалистической утопии, но прежде всего – необходимость защитить Святую Русь… о которой теперь вспомнил… Сталин. Энергия, действительно делающая мир тем, что он есть…
В.: Ныне это называют смутным термином «пассионарность». Но что, а лучше спросить – кто спасет островную Англию, когда дело уже дошло до драки? Не интеллектуалы, не коммерсанты, не властная элита. Тогда кто? Рабочие, «пролы», как вы уже выразились однажды?
О.: Для душевной потребности в патриотизме и воинских доблестях, сколько бы ни презирали их зайцы из левых, никакой замены еще не придумано… Мы живем в странный период истории, когда революционер обязан быть патриотом, а патриот – революционером… Когда грянет гром, простые люди могут оказаться гораздо более умными, чем интеллектуалы… Знаете, недавно один корабль с беженцами на борту и несколькими обычными пассажирами уходил из Северной Франции. Беженцами были в основном дети, которые были в ужасном состоянии, когда корабль стали расстреливать из пулеметов. Среди же пассажиров была некая леди, которая лезла без очереди, прорывалась первой, чтобы оказаться в спасательной лодке, а когда ей приказали вернуться на место, она возмущенно крикнула: «А вы знаете, кто я?» На что стюард ответил: «Мне все равно, кто ты, чертова сука. Встань на место, в очередь…» Интересно, не правда ли, если это было действительно так…
Вот! Вот тот ответ, почему Оруэлл ждал революции и выдавал желаемое за действительное! Все животные равны, но некоторые более равны, чем другие. Что они равны – заметил еще любимый им Свифт. Оруэлл лишь добавит, что некоторые скоты – равнее. По праву высокородного происхождения, по свалившемуся наследству, по наглости, по изворотливым извивам извилин в иных мозгах. Ведь даже про тех же животных и про войну он гневно напишет позже, в очерке «Англичане»: «Самым, пожалуй, отвратительным зрелищем в Англии являются собачьи кладбища в Кенсингтон-гарденз… Но существуют также и бомбоубежища для домашних животных, а в первый год войны можно было насладиться зрелищем празднования Дня животных… в самый разгар Дюнкерка…»
Да, первичная – сознательная, а порой и подсознательная жажда социальной Справедливости – перерастала у думающих, сострадательных, порядочных людей в желание действовать. Ведь это не мои выдумки, что в первый год войны на стенах Лондона кто-то упорно царапал призывы: «За социализм!», «Да здравствует революция!» Ведь это факт, что Черчилль, придя в очередной раз к власти, первым делом закрыл, несмотря на свои демократические идеалы, коммунистическую газету Daily Worker (она не выходила с 22 января 1941 года по 7 сентября 1942 года). Ведь даже патриотизм рассматривался Оруэллом как революционность: сохранить душу, не дать ее ополовинить, то есть сохранить Сострадание и Справедливость и в близком кругу индивидуума – и в планетарном масштабе.
Про всё это, если забежать вперед, станет «Скотный двор» – сказка писателя, над которой он вот-вот начнет работать. Он будет разоблачать в ней псевдокоммунизм СССР, сталинизм и Сталина, но, заметьте, с единственнной целью – очистить истинный коммунизм, в который натурально верил. Это станет главным мотивом написания сказки, как бы ни противились этому ретивые «критики»» и за рубежом, и у нас. Очистить вековечный «опиум» народа, а не наркотик, кем-то подкинутый ему ради своих целей.
