Это все макияж, отвечает Луиза.
Не верю.
Клянусь.
Докажи, пишет Рекс.
Как?
Сфоткай себя чем страшнее, тем лучше, как только сможешь.
Она фоткает.
Она боится, но корчит рожицу, высовывает язык, таращит глаза и делает селфи.
Гм, пишет Рекс.
Маленькое окошко, показывающее, что он печатает комментарий, замирает, потом мигает и снова замирает.
Это не макияж, пишет он.
Затем: Извини.
Мне дозволено это сказать?
Тебе дозволено делать все, что захочешь, отвечает Луиза. Ты один из нас.
Смеющееся лицо.
Уже темнеет, когда Луиза приходит домой.
Она ставит покупки на стол.
– Ты что так долго?
Лавиния сидит в темноте, глядя прямо перед собой.
– Ничего, – отвечает Луиза.
Затем:
– Я тут тебе цветов принесла.
Лавиния очень довольна.
– Дошла аж до «Джерома» – думала, тебе понравится.
– Прелесть какая, – восхищается Лавиния. Она обнимает Луизу.
У Луизы это так хорошо получается.
Это легко, пока Луиза считает все игрой.
Она снимает пару сотен долларов каждые пару дней.
Она принимает десять миллиграмм аддералла в день.
Она делает очень много фотографий.
Она спит в кровати Лавинии.
Она перестает спать.
Она держится.
В июне Луизу увольняют.
Не из «ГлаЗама», хотя работа ее хромает на обе ноги. Не из бара, хотя она туда всегда опаздывает и работает спустя рукава.
Ее увольняет Пол.
Она приезжает на занятие, которые она проводит трижды в неделю, и при восьмидесяти долларах в час при уроке в три часа три раза в неделю (Пол очень хочет поступить в Дартмутский университет) это пока что ее самая высокооплачиваемая работа. Она опаздывает, но ненамного. Они с Полом разбирают разницу в значениях глаголов «разрешать» и «улаживать». Все идет, как обычно.
И тут Пол поднимает глаза.
– Итак, – заявляет он, – выясняется, что я больше не нуждаюсь в ваших услугах.
Кто-то из Дартмута ненавязчиво убедил его в том, что он сможет поступить по спортивной квоте.
– В том смысле, что я, наверное, уже и так получил от этих занятий все, что нужно.
Он дает ей полсотни сверху.
И берется за телефон, прежде чем Луиза даже успевает выйти из комнаты.
У Луизы все нормально. Луиза это переживет.
Луизе всего лишь нужно снимать немного больше денег со счета Лавинии (Лавиния все равно не заметит). Луизе всего лишь нужно не лишиться своих остальных заработков.
Ей всего лишь нужно выходить из дома каждый день в одно и то же время, чтобы Лавиния ничего не знала (девять часов в неделю, всего девять часов в неделю, когда она может быть не дома, а Лавиния знает, что искать ее не надо).
Она может гулять.
Она может работать в кафе.
Она может видеться с Рексом.
Не то чтобы Луиза регулярно видится Рексом, вовсе нет.
Они всего лишь раз перебросились сообщениями, потом еще раз, и Рекс спросил ее о рассказах, которые она пишет, и сказал, что считает историю о сбежавших из Девонширской академии очень трогательной, а Луиза спросила, как у него идет второй год магистратуры, а он ответил, что у него масса работы, особенно по классическим курсам, где много занятий языком, но ему доставляет удовольствие заниматься тем, что он по-настоящему любит. Луиза написала «конечно» и сказала что-то о том, что хочет сходить в музей «Метрополитен» посмотреть греческие и римские скульптуры, а он ответил «вот ведь стыдоба, я очень хотел бы как-нибудь с тобой сходить, не был там сто лет». Она отписала «ха-ха, это развяжет Третью мировую войну», а он ответил «ха-ха», она написала «собираюсь в среду часа в четыре, ну не смешно, если мы там столкнемся», а он черкнул «ну это будет совпадение», и вот они встречаются.
– Как же хорошо, – говорит он, когда они идут из зала в зал, от статуи к статуе. – Я в музеях всегда чувствую себя спокойно.
У Луизы есть целых три часа спокойствия.
– В детстве я все время сюда приходил. – Университетская школа располагалась на другой стороне парка. – В любое время, когда, типа, мне хотелось побыть одному.
– Это совсем не девонширский молл, – замечает она.
– А это странновато? – спрашивает он у нее.
– Что?
– Расти в университетском городе.
Внезапно Луиза поражается тому, что Лавиния никогда не задавала ей подобных вопросов.
Она пожимает плечами.
– По-моему, это немного похоже на то, как растешь рядом с музеем, – отвечает она. – Хорошо, что он там стоит… но, знаешь, он, типа, какой-то ненастоящий.
Она рассказывает ему историю о том, что, когда ей было шестнадцать лет, она целую неделю просидела в студенческой столовой, прежде чем это заметили, а когда он мнется, она боится, что несет полную чушь, но тут он смеется.
– А на занятия ты ходила?
– Нет!
– А почему бы и нет? Надо было!
– Меня бы заметили.
Он пожимает плечами.
– Не знаю, – произносит он. – Люди очень забывчивы и невнимательны.
Они какое-то время глядят на безрукую Афродиту.
– Прекрасная история, – говорит Рекс. – Даже в таком виде.
– Вовсе нет, – возражает Луиза. – Если бы история оказалась действительно прекрасной, я бы туда целый год ходила.
Рекс вздыхает.
– По-моему, быть участником действительно прекрасной истории – это своего рода переоценка, – произносит он.
Они оба внимательно рассматривают Афродиту.
– Я просто хочу жить спокойной жизнью, – признается Рекс.
Они прощаются на углу Восемьдесят шестой улицы и Лексингтон-авеню, потому что Рекс поедет на метро домой в Ист-Виллидж, и они ненадолго задерживаются у ведущей на станцию лестницы.
– Я доволен, – говорит Рекс, а Луиза отвечает: «Да, я тоже».
– Надеюсь… ну, ты знаешь, – он делает вдох. – Она в порядке?
Луиза не понимает, отчего ей больно, что он вдруг спрашивает.
– У нее все нормально, – говорит она.
– Не позволяй мне…
