– Мне. Тебе. Надо.
– Ты хочешь поехать по головам?
Никто не ездит по головам. В реальной жизни.
Но здесь – жизнь не реальная.
– А что может случиться еще хуже?
Одна минута до полуночи.
– Верь мне, – говорит Лавиния. – Прошу тебя.
* * *
Десять… девять…
Теперь Луиза вспоминает все, чего она боится.
Она вспоминает, что у нее нет медицинской страховки, и если она что-нибудь сломает, то не сможет заплатить за лечение, что ей завтра на работу, и она не может улизнуть, даже если бы и смогла бы (восемь). Она даже не очень хорошо знает Лавинию и не должна ей верить, потому что новые люди обычно разочаровывают, если не что похуже (семь). И хотя Лавиния смотрит на нее с таким восхищением, Луиза ей чужая, а самый верный способ облажаться – это открыться другому человеку (шесть). И она не может позволить себе глупости, ведь глупость, как и счастье – это роскошь, но сердце у нее колотится так быстро, словно оно – колибри, которая выбьет из себя все дыхание (пять) и умрет до полуночи. Но впервые за все время, что она помнит, Луиза счастлива, и она не пожалеет ударов сердца, если придется, чтобы чувствовать себя вот так (четыре), потому что, в конце концов, ей хочется на свете только одного – быть любимой и (три, два, один).
Толпа подхватывает их.
Так много людей, они держат ее за талию, за бедра и за спину, и Луиза не боится. Она знает, просто знает, что ей не дадут упасть. Знает, что им можно довериться, потому что они все вместе, и все возвышенно и буйно пьяны, и хотят, чтобы она плыла над ними, как хочет того и она, потому что так прекрасно реять так высоко, и они желают быть частью этого полета.
Лавиния тянется к ней над головами толпы и улыбается, она так далеко и вот уже близко, еще ближе, а потом совсем близко, чтобы схватить Луизу за руку и крепко ее сжать.
Уже почти рассвело.
Все высыпают на улицу. Скидывают обувь. Девчонки шагают босиком по льду. Таксисты берут по сто долларов с пассажира, чтобы довезти всего-то до Верхнего Ист-Сайда.
* * *
Луиза успевает немного протрезветь. Она чувствует, что стерла ноги, но слишком счастлива, чтобы обращать на это внимание. Она кутается в пальто, недостаточно элегантное для того, чтобы оправдать свою легкость, и ежится от порывов ветра, а Лавиния, не задумываясь, вызывает такси, хотя в этот час срочный вызов, наверное, стоит сумасшедших денег.
– Куда мы едем?
Лавиния подносит палец к губам.
– У меня для тебя сюрприз.
Такси везет их по Вест-Виллидж, Нижнему Ист-Сайду и через Бруклинский мост.
– Тебе этого хотелось? – Лавиния закутывается в огромных размеров шубу. Она очень сосредоточенно мигает, глядя на Луизу.
– Чего?
– Праздника. Именно этого?
– Да, – отвечает Луиза. – Было просто чудно!
– Вот и хорошо. Я рада. Хотелось сделать тебя счастливой.
Такси едет мимо реки.
– Подумать только, – говорит Лавиния. – Сейчас ты могла бы спать у себя дома.
Сейчас Луизе надо бы спать у себя дома.
– Но вместо этого… – Лавиния открывает окно. Ветер хлещет их по лицам. – Мы встретим восход солнца. Разве не здорово?
Такси останавливается под колесом обозрения у ярко раскрашенных ворот, рядом с вывесками паноптикума и аттракциона «Центрифуга».
Парк закрыт до весны. Но уличные фонари освещают карусель, дома с привидениями, дощатый настил у берега, а еще дальше – волны.
– Хотелось побыть у воды, – объясняет Лавиния.
Настил покрыт скользкой наледью, и Лавиния держится за Луизу, чтобы не упасть. Обе они поскальзываются и падают, немного ободрав колени, но вот они и у самой воды.
– Наконец-то, – произносит Лавиния.
Сидеть слишком холодно, но они присаживаются на корточки, вдвоем закутавшись в огромную шубу Лавинии.
Лавиния протягивает Луизе фляжку.
– Глотни-ка, – говорит она. – Сразу согреешься.
Во фляжке виски – хороший виски, слишком хороший для того, чтобы тянуть его из фляжки для «обогрева», когда рук своих не чувствуешь, но ведь на то она и Лавиния.
– Там, на «Титанике», они пили виски, – начинает Лавиния. – Они тонули вместе с кораблем, видели, что им скоро конец, и говорили: «Да плевать, как-нибудь выкрутимся». Так что они до бровей накачались элитным виски, а когда корабль затонул, это их и спасло. Внутри им было так тепло, что они не чувствовали холода. И доплыли до спасательных шлюпок. Я об этом думаю… все время… когда… Ой, твое платье!
Платье Лавинии, которое она так щедро и великодушно доверила Луизе, которое она нашла на улице в Ист-Виллидж и которое воплощает красоту, истину, все доброе в мире и даже, возможно, существование Бога, все изорвано. На нем винные пятна. И дыры от сигарет.
А Луиза думает: «Ты его запорола».
Она вела себя неосторожно. Эгоистично и бездумно, она слишком много пила и утратила бдительность – даже животные знают, что бдительности терять нельзя – и теперь Лавиния ополчится на нее так же, как на бедную, жалкую Мими, которая оторвала Лавинии рукав. Только все будет гораздо хуже, чем чуть раньше, теперь, когда ночь так хороша, и она знает, что теряет.
Луиза старается не заплакать, но она выпивши, размякшая и, конечно же, не может сдержаться, из глаз у нее брызжут слезы, и тут Лавиния изумленно глядит на нее.
– Что такое?
– Господи, прости меня, прости… твое платье.
– И что платье?
– Я его испортила!
– Ну и?
Лавиния встряхивает длинными волосами. Они развеваются на ветру.
– Ты классно провела ночь, так ведь?
– Да, конечно, я…
– Так в чем проблема? Мы всегда сможем достать еще одно.
Она говорит так, будто все очень просто.
– Я же тебе рассказывала, – продолжает Лавиния. – Вокруг меня что-то происходит. Боги принесут нам другое платье.
Слезы Луизы замерзают у нее на щеках.
– Это жертва, – произносит Лавиния. – Мы принесем жертву старым богам – пустим платье по водам, и пусть воды покончат с ним, вот!
– Что?
Лавиния тычет Луизе в лицо локтем.
БОЛЬШЕ ПОЭЗИИ!!! Надпись почти стерлась, остались лишь буквы ОЛЬШЕ ОЭЗИИ! но Луиза их разбирает.
– Ты почти позволила мне забыть! Как ты могла?
– Я…
– Вот и решено.
Лавиния вскакивает на ноги. Шуба падает на землю. Ее прекрасное белое платье, делающее ее похожей на ангела, тоже падает. На фоне снега она замерзшая, жалкая и голая. Груди у нее синие. А соски – лиловые.
