Лейли медленно села и аккуратно согнала жуков. Ей все еще тяжело было вспоминать о четырех погибших, но, хотя она и не ценила обычно собственную работу, девочку переполняла искренняя гордость за друзей. Всю прошлую ночь они помогали ей, не покладая рук. Поэтому, когда Алиса тихонько пробормотала «доброе утро», лицо Лейли самовольно растянулось, изогнулось и сложилось в давно забытую улыбку, которая волшебным образом согрела янтарные глаза. Лейли подняла взгляд к небу, помахала пичугам, слетевшимся на дерево для обычного обмена новостями, и едва ли не впервые в жизни задумалась, что ей делать с целым выходным.
Только тогда Лейли услышала, как кто-то зовет ее по имени.
Девочка распахнула глаза, вскочила на ноги и закрутила головой, пытаясь понять, откуда доносится папин голос. Сердце разбухло, подпрыгнуло к горлу и, судя по ощущениям, застряло там намертво. Казалось, она выкашляет его с первым неосторожным словом. Лейли разрывали страх и счастье. Папа вернулся.
Папа вернулся домой.
Сперва она видела только его лицо, слышала только барабанный грохот в ушах и ощущала странную неподвижность мира вокруг. Мысли Лейли сделались тяжелыми и неповоротливыми; она могла бы зачерпнуть их пальцами – так, как загребала сейчас воздух, на нетвердых ногах прокладывая путь к отцу. Она хотела ответов, хотела разозлиться, хотела ударить и обнять его – разом.
Папа был дома. Вначале это было все, что она понимала.
Лейли не задавалась вопросом, почему он держит руки за спиной. Не видела столпившихся позади Старейшин. Не чувствовала, как Оливер тянет ее прочь. Не слышала внезапного вскрика Алисы. Не замечала, как Беньямин с мамой поспешно прячутся с глаз, разумно рассудив, что не стоит сейчас лезть в дела мордешоров.
Папа стоял прямо перед ней, и сперва только это имело значение.
* * *
Происходившее далее трудно описать.
Лейли до сих пор не может говорить о том времени даже в общих чертах, поэтому я постараюсь воспроизвести картину так полно, как сумею.
С первыми лучами солнца Старейшины Чаролеса явились к Лейли на порог, чтобы положить конец работе мордешора. Понимаете ли, они не видели от нее ни малейшей пользы. События прошлого вечера они восприняли как тревожный сигнал и ужасное напоминание о том, что бывает, если положиться на древнюю магию. Старейшины давно считали эту форму сопровождения мертвых устаревшей – очередным ненужным ритуалом, который продолжает соблюдаться только из-за приверженности традициям. Другие волшебные земли уже заменили его более современными магическими методами. Мордешоры не первый год находились на грани вымирания, а Лейли Лейла Фенжун – которая должна была стать последней в своем роду, – по всеобщему мнению, отвратительно справлялась с возложенными на нее обязанностями.
Посовещавшись, Старейшины решили, что кто-то должен ответить за кошмары минувшей ночи. То, что Лейли казалось не идеальным, но приемлемым исходом, для Старейшин выглядело как полный провал. Четыре невинных человека погибли. С еще четырнадцати заживо содрали кожу – и это на глазах у их собственных детей! – после чего бедолаг без разрешения облепили какими-то грязными пауками. По вине блудных призраков весь город погрузился в хаос, так что множество людей попали в больницы с сердечными приступами. Горожане были напуганы и разгневаны – убийственное сочетание в руках толпы – и в слепой ярости требовали наказать виновного. Кто-то должен был заплатить за грехи прошлой ночи, а тринадцатилетнюю Лейли для этого признали слишком юной.
Поэтому ее папу приговорили к смерти.
Это он позволил такому случиться, решили Старейшины. Это он переложил свою работу на ребенка, и вся система рухнула. Это по его вине Чаролес умылся кровью, а четыре человека были беспощадно убиты на улице. Это из-за него Лейли так перетрудилась. Это его безответственность подвергла город опасности – и теперь ему предстояло за все ответить.
Предполагаемый преступник обнаружился в расщелине дерева. Он сидел там и бездумно жевал лист бумаги. Его скрутили и отвели домой, потому что даже осужденным на смерть полагалась последняя милость: прощание с любимыми. Теперь он стоял во дворе – такой тощий и грязный, что Лейли с трудом его узнала, – и смотрел на дочь с растерянной, но счастливой улыбкой.
Лейли закрыла глаза.
Она не собиралась на него смотреть; не собиралась ни шевелиться, ни говорить, ни даже дышать; она не собиралась ни кричать, ни плакать, ни сдвигаться с этого самого места. Лейли просто замерла в беспомощной надежде, что тогда весь мир тоже замрет вместе с ней, а время обрушится ей на голову и раздавит всмятку. Что если прождать достаточно долго, боль каким-то образом утихнет.
– Лейли джунам, – позвал папа. – Азизе делам.
Девочка чувствовала, как слезы текут по щекам, горлу, сердцу.
– Азизам, – повторил папа. – Азизам, прошу, взгляни на меня.
Она наконец разлепила губы. Во рту было сухо, как в пустыне, челюсти пульсировали от напряжения.
– Нет, – прошептала Лейли.
В следующую секунду послышался звон металла – ключей? Несколько щелчков. Далекий звук расстегиваемых наручников.
И вдруг…
Прикосновение теплой ладони к щеке.
Лейли распахнула глаза, больше не пытаясь сдерживать слезы. Сердце девочки рвалось на части, но на лице не было никакого выражения.
– Нет, – хотела сказать она снова, но с губ не слетело ни звука.
– Он наконец пришел сегодня, – горячо проговорил папа – сплошь голые десны и лихорадочные глаза. – И сказал, что мы скоро побеседуем.
Лейли почувствовала, как ноги наливаются тяжестью, а вены под кожей скручиваются в узлы.
– Я же тебе говорил, – продолжил папа с улыбкой. – Я же обещал, что найду его, азизам.
Конечно, он имел в виду Смерть. Именно на Его поиски папа отправился однажды и так и не вернулся. Это стало делом его жизни – найти существо, ответственное за гибель любимой жены. И вот теперь Смерть обещал ему аудиенцию, а папа даже не мог понять почему.
* * *
Дальше события разворачивались очень быстро.
Старейшины оттащили папу назад и сказали Лейли, что она сможет навестить его в камере непосредственно перед казнью, которая состоится позже вечером. Папа будет стоять перед толпой, а темная магия проникнет ему в грудь и расщепит еще бьющееся сердце. Весьма простая процедура, сказали они. Ему не будет слишком больно, сказали они. В финале Лейли заверили, что он умрет до заката.
Девочка кивала, не собираясь кивать – и лишь отстраненно гадая, зачем она это делает, – пока ее жизнь обращалась в прах. Решение о папиной казни принималось не просто поспешно и с опущением надлежащих процедур, – это была очевидная уступка разгневанной толпе, которая орала и требовала справедливости. По словам Старейшин, папина казнь играла Лейли на руку, потому что после нее наказание девочки должно было значительно смягчиться: ее всего-то собирались судить за государственную измену.
