– Потому что людям вообще-то не полагается о таком знать. Магия Лейли предназначена только для мертвых, а на дом наложены древние чары, которые как раз отваживают зевак. Если не считать помощников мордешора, туда даже зайти никто не может. Конечно, добровольцам и у мордешоров всегда рады, но ты хоть одного видел? Кроме вас с Алисой. Так что люди могли бы еще сто лет закрывать глаза на страдания Лейли.
– Именно, – кивнула Алиса и глубоко вздохнула. – Поэтому план такой. Вернуть работе Лейли почет и уважение, наглядно показав чаролесцам, какая важная миссия на ней лежит. Нужно, чтобы они поняли, с какой заботой она препровождает их любимых в Запределье. И что никакая холодная современная магия не почтит усопших так, как способен мордешор.
– Точно, – просиял Беньямин, глядя на Алису. – Если мы не можем воззвать к их разуму, то должны достучаться до сердец.
Алиса улыбнулась в ответ и вытащила из рюкзака три огромные кисти.
– Поэтому я нарисую прекрасную историю. Беньямин будет рассказывать.
– А мне что делать? – буркнул Оливер, скрестив руки на груди.
– А ты, – сказала Алиса, – убедишь их досидеть до конца.
* * *
Беньямин придирчиво оглядел их с головы до ног.
– Готовы?
– Погодите-ка, – сказал Оливер и обернулся к Алисе. – А твой отец в курсе?
Девочка покачала головой, и на лице ее впервые проступила тревога.
– Я сбежала. Но, думаю, он простит меня потом, если мы сумеем все исправить.
В глазах Алисы читалась железная решимость, и Оливер, который знал ее достаточно давно, даже не стал отговаривать подругу.
– Ладно, – только и сказал он.
Алиса кивнула.
– Тогда вперед.
Беньямин отвесил ей короткий поклон, вскинул голову к небу и, сунув два пальца в рот, разразился долгим и пронзительным свистом. Не прошло и пары секунд, как пурпурная птица вернулась – в компании двух товарок.
Те аккуратно ухватили Алису, Оливера и Беньямина за шиворот и легко взмыли в небо, будто несли не трех подростков, а мышат на ужин. Не успели они описать круг почета, как вода снова вспузырилась, море расступилось, и из глубины показалась блестящая гладкая туша – настолько огромная, что теперь, при свете дня, у детей перехватило дыхание.
Оливер только успел услышать, как ахнула Алиса. В следующую секунду кит привычно распахнул пасть, и птицы одного за другим швырнули их в мягкий мокрый зев.
* * *
Нужно отметить, что в обычной жизни киты довольно-таки неторопливые создания. Они не медленные, нет – но передвигаются заметно медленнее, чем любой поезд или подводный лифт. При других обстоятельствах путешествие в огромном флегматичном ките (учитывая, что наших путников отчаянно поджимало время) могло оказаться не таким уж удачным выбором. Но Беньямину потребовалось всего два часа, чтобы добраться до Ференвуда (на всякий случай напомню, что самый быстрый лифт отнял у Алисы и Оливера добрых два дня), и вот почему.
Магически одаренные члены подводного мира (о которых нашим героям еще предстояло узнать) использовали свои таланты, чтобы прокладывать кратчайшие пути и туннели в самые отдаленные уголки мира. Этими тропами могли пользоваться все морские обитатели – включая животных, не обладающих никакой магией. Теперь-то мы об этом знаем и можем с вами поделиться, – а в ту пору Беньямину оставалось лишь гадать, каким это образом, по заверениям Мадаржун, он вернет друзей к ужину.
В любом случае, эти объяснения интересны только нам. Алису и Оливера переполняли такой восторг и тревога, что им было совершенно не до механики путешествия. Они просто радовались, что им выпал второй шанс по-настоящему помочь Лейли.
Так, на чем мы остановились?
Лейли как в тумане блуждала по огромному, наполненному эхом и сквозняками особняку. Мордешор шагала сквозь витражные полосы света, в которых танцевала пыль, а перед глазами у нее разворачивались события последних дней. Из-за стены долетало ворчание недавно проснувшейся реки, свежий снег понемногу таял под полуденным солнцем. Лейли замерла у окна, прислушиваясь, и вдруг осознала, насколько же она одинока. Сердце девочки пустилось вскачь. Забавно: она провела в одиночестве целую вечность, но никогда еще по-настоящему не оставалось одна. Лейли взглянула на свои руки – смуглые и здоровые, тронула щеки – мягкие и теплые, и принялась загибать пальцы, считая, сколько всего она потеряла.
Двух родителей…
Трех друзей…
Одну работу…
Лейли больше не знала, что делать.
Через девятнадцать часов ей предстояло слушание, а до тех пор девочку посадили под домашний арест. Завтра ровно в девять утра ее встретят у дверей, наденут наручники и препроводят в суд. На дом наложили мощные охранные чары, так что она при всем желании не сумела бы покинуть его стен. Но, что хуже, Лейли не могла работать. Старейшины запретили горожанам присылать ей трупы; вместо этого их полагалось отвозить в тайное хранилище, где они – вместе с Лейли – должны были дожидаться вердикта суда. Если девочку признают виновной, город установит новые правила захоронения. Учитывая обстоятельства, такое решение выглядело вполне логичным, но Лейли все сильнее грызла тревога.
За последние три дня в Чаролесе умерли еще шесть человек – и она откуда-то это знала.
Лейли затруднилась бы описать свои чувства словами, но когда душа отлетала от тела, то будто принималась петь для нее. Мордешор никогда прежде не оказывалась так далеко от духов, а потому опыт был для нее новым и немного странным. Однако она безусловно их ощущала – как фантомные конечности или второе сердцебиение. Лейли почти могла ухватить эти нити рукой, иррационально понимая, что духи зовут ее и до боли бьются о магический щит, которым Старейшины окружили особняк. Лейли не знала, когда все изменилось – когда она прониклась подлинной любовью к этим вредным, капризным фантомам, – но сейчас казалась себе их опекуном. Как бы она порой ни ворчала по поводу работы, Лейли знала, что призраки в ней нуждаются – и даже умудряются заботиться о хозяйке в короткое время, отпущенное им вместе.
Боги, как же она теперь по ним скучала.
* * *
Со стороны Старейшин было большим одолжением оставить Лейли дома до часа суда. Девочка сомневалась, что ей понравилось бы в тюремной камере, а потому была благодарна и за такую малость. Да, она ненавидела чаролесцев за то, что они сделали с ее отцом – за то, как обращались с ней самой, – но Лейли не представляла для себя другого пути, кроме работы мордешора, и готова была и дальше бороться за право сопровождать мертвых.
Но как? Что ей сказать присяжным?
Девочка чувствовала себя так, будто из нее выпустили весь воздух – вместе с эмоциями. В ней не осталось ни капли страсти. Она горевала, да – искренне пытаясь освободить сердце от агонии, – но, как ни старалась, больше не могла ощутить ярость ни из-за казни отца, ни из-за действий сограждан. Куда-то испарилось все безумное отчаяние, которое могло бы поддержать ее завтра в суде. Наверное, теперь Лейли слишком ясно понимала, что папа никогда бы к ней не вернулся; что, возможно, отправившись на поиски Смерти, он хотел добиться не только мести, но и освобождения для себя. Лейли видела, каким счастьем наполнила родителей долгожданная встреча, – и осознание, что папа наконец обрел мир, сделало гнев бессмысленным. Ей хватило великодушия порадоваться за маму и отца. Она просто их отпустила.
