И все же она медлила.
До сих пор это было величайшим секретом Лейли – то, что она может видеть духов и разговаривать с ними. Мордешор не торопилась объявлять себя посредником между живыми и мертвыми, зная, что это многократно утяжелит ее бремя. Если бы люди получили шанс в последний раз побеседовать со своими любимыми, кто удержался бы от искушения? Лейли не собиралась взваливать на себя лишнюю работу. Но сейчас она задумалась, стоит ли так тщательно оберегать этот секрет. Если присяжные поймут, что она способна видеть мертвецов, даже когда от них остается не более чем бесплотная тень, – не добавит ли это солидности ее роли мордешора? Не поможет ли каким-то загадочным образом?
Не успела Лейли додумать эту мысль, как тишину в зале нарушили снова – правда, уже не призраки. Алиса, Беньямин, Оливер и Мадаржун прошествовали в комнату со всей возможной помпой, даже не пытаясь скрыть своего присутствия. Чтобы попасть на слушания, друзьям пришлось добираться на отдельном поезде. Однако стоило им протолкаться через сгрудившуюся у входа толпу, как Оливер без малейших угрызений совести пустил в ход магию, которая не только расчистила им путь, но и обеспечила сиденьями в первом ряду. Собственно, они как раз усаживались, когда один из духов дунул на судью с такой силой, что снес у него с головы парик. Судья в ярости застучал молотком, велел помощнику сбегать за своими волосами, а затем, наставив на Лейли один сосисочный палец, потребовал у девочки объяснений. Это она повинна во всех творящихся безобразиях, заявил судья, едва не брызжа слюной; он не знает, как или почему, но знает точно; и, если она немедленно не прекратит этот бардак, он попросту отменит слушание и приговорит ее лично.
Лейли побледнела.
– О чем это он, мордешор? – спросил двадцати-с-чем-то-летний призрак, внезапно оставив идею перевернуть стол. – К чему он может тебя приговорить? За что?
– Что происходит? – прохныкала дух-малышка, после чего разрыдалась в голос и с такой силой топнула ногой по потолку, что вся комната вздрогнула. – Когда мы уже пойдем домой?
– ЮНАЯ ЛЕДИ, – прогрохотал судья. – Вы слышали, что я сказал? Если вы сейчас же это не прекратите, я сию секунду распоряжусь лишить вас магии мордешора…
– Что… Нет! – закричала кудрявая дама, наматывая круги возле судьи.
– Это возмутительно! – поддакнул пожилой джентльмен, с такой скоростью мельтеша у Лейли перед лицом, что девочку вдавило в кресло. – Что мы будем делать без мордешора?
«Пожалуйста», – умоляла их Лейли одними глазами, но духи ничего не замечали. Призрак-подросток принялся выкрикивать непристойности и трясти уцелевшие стекла. Судья покраснел как рак, и Лейли испугалась, что все так и закончится, не начавшись. Запаниковав, девочка в отчаянии повернулась к друзьям – как раз чтобы увидеть Оливера за работой. Всего через секунду судья спокойно опустился в кресло и заскользил взглядом по какому-то документу. Лейли тихо выдохнула.
Она разберется с духами позже. Пока следовало придерживаться изначального плана.
* * *
Первая половина дня тянулась вечно.
Оливер то и дело применял магию убеждения, чтобы сдержать возмущение призраков, – пока адвокат, представляющий интересы «народа Чаролеса», зачитывал бесконечный список аргументов против Лейли вообще и законности ее работы мордешором в частности. Духи, которые теперь слушали очень внимательно, распалялись с каждым словом, а вспышки их гнева становились все громче. Лейли очень старалась не морщиться от их злобных выкриков, неожиданных слез и оскорбительных эпитетов в адрес суда. Хотя игнорировать такую толпу было трудно.
– Да что они о себе возомнили, – бормотала кудрявая дама. – Кто дал им право решать, годится или не годится наш мордешор для работы?
И она так яростно пронеслась через створки дверей, что они едва удержались на петлях.
– Угрожать ей лишением магии…
– Мы никогда такого не позволим!
– Они предлагают использовать эти грубые, современные методы, – содрогнулся пожилой джентльмен. – Будто что-то может заменить заботу мордешора! Да эта современная магия нас в землю закатает!
– Никакого понятия о приличиях!
Но еще тяжелее для Лейли оказались упреки в некомпетентности со стороны обвинения. Аргументы против девочки сочились таким пренебрежением…
– Это просто дитя, которое даже не ведает, что творит!
– Она должна играть с куклами, а не трупами!
…что нечего было и надеяться: никто не станет с ними спорить. Всякий раз, когда адвокат разражался очередным потоком бреда в духе «Этому ребенку место на игровой площадке, а не на кладбище», судья принимался кивать, как болванчик. Лейли с разбитым сердцем смотрела в сторону.
К финалу она была совершенно деморализована.
За обвинение выступали семь прокуроров – один другого злее и красноречивее. За Лейли был один адвокат – молодой, унылый и приставленный к ней только этим утром. Казалось, обвинение часами развивало свою унизительную, хитро выстроенную риторику, прежде чем перейти к беспощадному допросу. Тот заставил Лейли почувствовать себя еще более маленькой и нелепой.
Из протокола слушания:
– Вы посещаете школу, юная леди?
– Нет.
– У вас есть какие-нибудь игрушки?
– Нет.
– Это кровь у вас на одежде?
– Я… Да, но…
– У вас есть родители?
Молчание.
Судья:
– Пожалуйста, отвечайте на вопрос, мисс Фенжун.
– Нет, – сказала Лейли тихо. – У меня нет родителей.
– Значит, вы живете одна?
– Да.
– В старом, промозглом доме на отшибе, где вы целыми днями моете тела мерт…
Защита:
– Возражаю, ваша честь. Какое отношение это имеет к делу?
Судья:
– Возражение отклонено. Мне интересно проследить за ходом мыслей.
Снова обвинение:
– Позвольте, я переформулирую. Вам бы хотелось посещать школу?
– Да.
– Вам бы хотелось, чтобы у вас были игрушки, чистая одежда и любящая семья, которая о вас позаботится? Вам бы хотелось радоваться детству вместо того, чтобы трудиться день за днем без выходных и отпусков?
Лейли заколебалась. В горле встал ком.
– Ну… – произнесла она наконец. – Я… Я…
Судья:
– Отвечайте на вопрос, мисс Фенжун. И помните, что вы под присягой.
– Да, – прошептала Лейли, чувствуя, что сейчас расплачется, и пристыженно опустила голову.
– Больше вопросов не имею, ваша честь.
Вот чего Лейли не сумела объяснить: она хотела всё это. Хотела ходить в школу, иметь любящую семью, радоваться детству и оставаться мордешором. Она не хотела терять эту часть своей жизни.
