Ей требовалось больше.
* * *
Скажу сразу: план Алисы сработал хорошо. Он просто сработал не так хорошо, как она надеялась.
* * *
Вторая половина дня была исполнена прекрасного драматизма. Едва стороне Лейли было предоставлено слово, как Оливер пристально посмотрел на адвоката, и тот сел обратно, даже не раскрыв рта. Внимание всех присутствующих мальчик бережно сосредоточил на центре зала. Эта сцена предназначалась только для Алисы.
И наша талантливая подруга из Ференвуда не подвела. Для начала она убрала из комнаты весь цвет и свет, превратив ее в черный задник для будущей истории. Затем, зажав в руке кисти, кивнула Беньямину. Им предстояло шаг за шагом показать и рассказать собранию, из скольких замысловатых этапов состоит работа Лейли. Это был единственный раз за день, когда духи сидели тихо, как мышки; их зачаровала не только история, но и картины, которые расцветали в воздухе по воле Алисы.
Их правдоподобие пугало даже художницу. Раньше Алиса творила такую магию только в одиночестве и в гораздо меньшем масштабе – но ее способности оказались куда шире, чем она подозревала. Девочка с легкостью могла перенести краски (и изображения) прямиком из своего разума на любой холст. Чтобы нарисовать картину, ей нужно было лишь вообразить ее – а кисти помогали Алисе уточнить цвет, масштаб и расположение предметов.
Это была довольно долгая демонстрация, подробностями которой я не стану вас утомлять (вы и так уже знаете, что делала Лейли с мертвецами). Скажу только одно: Алиса изобразила историю со всем мастерством опытного живописца, а Беньямин, намеренно подпустив в рассказ трагизма и пафоса, умело подчеркнул голосом наиболее трогательные моменты. Пожалуй, самой впечатляющей частью оказалась та, где он описывал десятки тысяч неувядающих роз, выращенных мордешором в память о каждой душе. Здесь призраки дружно ударились в слезы и принялись рыдать так громко, что Лейли пришлось напрягать слух, чтобы разобрать хоть слово из повести Беньямина. Затем шесть фантомов столпились вокруг мордешора и зашептали ей слова ободрения, клянясь не бросать девочку, чем бы ни закончился сегодняшний день. Лейли была так тронута их поддержкой, что сама не сумела удержаться от слез.
Тем временем Оливер быстро и искусно убеждал людей в зале, что именно так и должна выглядеть правдоподобная (и вполне соответствующая закону) защита. Когда история подошла к концу и свет загорелся вновь, вся комната погрузилась в осторожную задумчивую тишину – которая постепенно сменилась гулом встревоженных шепотков. Судье пришлось несколько раз постучать молотком по столу, призывая собрание к порядку.
Лейли нервно покосилась на присяжных, ища признаки того, что их впечатлила демонстрация Алисы. Увы, все они сидели с совершенно непроницаемыми лицами. У девочки сжалось сердце.
Судья кивнул адвокату Лейли.
– Желаете добавить к защите что-нибудь еще?
– Нет, ваша че…
– Да! – выкрикнула Лейли и поднялась так порывисто, что сама удивилась.
Адвокат растерянно заморгал. Сейчас он как никогда напоминал полевку.
– Ваша честь, – уже спокойнее обратилась Лейли к судье. – Я хочу дать показания.
* * *
Друзья так яростно защищали ее сегодня – и за эту помощь и упрямую преданность она всегда будет благодарна, – но сейчас настало время сражаться самой. Обвинение выставляло Лейли слабой и незрелой – то есть именно такой, какой она не была. Они называли ее действия легкомысленными и безответственными, словно эти качества напрямую проистекали из юности. Они упирали на ее возраст, будто Лейли следовало его стыдиться, и произносили «ребенок» в уничижительно-насмешливом тоне. Они сделали все, чтобы убедить присяжных в одной мысли: Лейли, вследствие своих малых лет, по определению была никчемной, некомпетентной, лишенной собственных страстей и намерений, а потому совершенно недееспособной.
Все это было ложью.
Да, Лейли едва сравнялось тринадцать лет, но она жила, любила и страдала – и возраст никак не позволял так небрежно сбрасывать со счетов ее чувства. Юность не делала ее раны менее тяжелыми, эмоции – менее значимыми, а ее саму – менее важной. Это она и заявила суду в тот день – вздернув подбородок и расправив плечи, – пускай изнутри ее и колотила дрожь. Прямо сейчас она была одна во всем мире и, за исключением новых друзей, могла полагаться только на себя.
Неужели, сказала она, этого недостаточно, чтобы заслужить уважение Старейшин?
(Здесь призраки заулюлюкали и одобрительно потрясли лампы на стенах.)
Вместо того чтобы раз за разом отбирать у нее все ценное – может, они лучше запретят людям ею пользоваться? С тех пор, как Лейли начала жизнь независимого мордешора, ее то и дело оскорбляли, обманывали, ни в грош не ставили. Всеобщее предубеждение против ее юности и пола и нежелание воспринимать девочку хоть сколько-нибудь серьезно – вот что на самом деле привело к краху системы. Дело не в том, что она была недееспособна. Дело в том, что ее заставляли перетруждаться и недооценивали. Она заслуживала намного больше уважения, чем получала.
И не собиралась сидеть сложа руки, пока ее характер умышленно искажают.
– Вы закончили, мисс Фенжун? – спросил судья.
Лейли заколебалась.
– Мисс Фенжун?
– Скажи, что он мне никогда не нравился! – закричала кудрявая дама. – Мой дурацкий кузен. Я вчера умерла, а он даже не потрудился взять сегодня выходной.
Лейли вскинула брови и вопросительно повернулась к призраку.
– Мисс Фенжун, – повторил судья. – Если вы закончили, пожалуйста…
– Нет, – внезапно ответила Лейли. Сердце девочки колотилось как бешеное. Она чувствовала, что проигрывает битву: история Алисы сработала не так хорошо, как они надеялись, а ее собственные слова были для этих злобных стариков пустым звуком. У нее и правда не осталось выбора.
Судья вздохнул и покосился на часы на стене.
– Что вы хотите добавить?
– Я… Что… – Лейли откашлялась. – Ваша честь, при всем уважении, ваша кузина просит передать, что…
– Скажи ему, что он напыщенный пустоголовый осел!
– Что она, гм, не очень довольна вашим сегодняшним выходом на работу. Учитывая, что она вчера скончалась.
Рука судьи зависла над молотком, а на лице отобразилось сразу несколько сложных эмоций.
– Моя кузина? – переспросил он наконец, быстро моргая.
– Да, – нервно подтвердила Лейли. – Среднего роста, кудрявые рыжие волосы…
– Меня зовут Зари, – весело откликнулся дух.
– И… ее зовут Зари, – неловко закончила Лейли. Она никогда прежде не выступала посредником между живыми и мертвыми и теперь могла сказать, что это искусство дается ей из рук вон плохо.
– Но как… Откуда вы…
– Сейчас она стоит прямо передо мной, – продолжила Лейли. – Призрак вашей сестры весь день находился сегодня в здании суда. И это она сбила утром ваш парик.
