– У меня не было возможности, – сказал Маркус. – В последнее время я с ним почти не вижусь.
– Почему же?
Маркус пожал плечами:
– Он проводит время у себя в комнате или в обществе принца.
– Он приказал вам держаться от него подальше?
– Нет, – ответил Маркус, вдруг замявшись, – но…
Ему вдруг захотелось рассказать Джен о подземной камере. О таинственных Именах, настолько важных, что их поиски поручил Янусу лично его величество. Возможно, Джен знает что-нибудь о намерениях полковника. Возможно, она сумеет помочь…
«Не будь дураком, – прошептал из глубин сознания внутренний голос. – Ее послал Конкордат. Все агенты Конкордата – убийцы и шпионы, глаза и уши, ножи во тьме. Она работает на Последнего Герцога, а не на короля и уж верно не на полковника. Поделись с ней чем угодно, и одному Богу известно, как она распорядится твоей откровенностью». И все же сейчас, когда Джен, склонив голову к плечу, сквозь тонкую завесу каштановых волос любовалась сияющим янтарем бренди, Маркус с трудом мог представить ее среди зловещих личностей в кожаных кителях, которыми изобиловали сюжеты грошовых пьес.
Он порывисто поднял стакан:
– За Адрехта!
– Вы имеете в виду капитана Ростона? – уточнила Джен.
– Когда-то давно, в юности, именно он угостил меня первым глотком этого бренди.
Джен помедлила.
– Он еще не…
– В Велте он заслонил меня собой от удара сабли. Тогда рана казалась не слишком опасной, но потом ему стало хуже. Прошлой ночью хирурги отняли у него руку. Сегодня утром он выглядел чуть получше, но… – Маркус сжал левую руку в кулак и уставился на него.
Джен кивнула и подняла стакан:
– Что ж, за Адрехта!
Они выпили. Выдержав минутную паузу – дань уважению, – Джен сказала:
– После сражения на тракте я хотела спросить вас об Адрехте, но…
– Но?
– Подумала, что вы решите, будто я вынюхиваю что-то для министерства, и откажетесь отвечать.
– Ясно. Что ж, наверное, вы были правы.
– Можно я спрошу сейчас? Клянусь, это не для отчета. Мне просто любопытно.
Маркус одарил ее долгим взглядом, затем пожал плечами:
– Валяйте.
– Когда полковник хотел арестовать Адрехта, вы пригрозили подать в отставку.
Это был не вопрос, а утверждение. Интересно, подумал Маркус, откуда Джен узнала об этом – от самого Януса? Или же история с отставкой уже стала достоянием всего полка?
– Да, это так, – сказал он.
– Но почему? Полковник мог отдать вас под расстрел.
– Адрехт – мой друг, – признался Маркус. – Мы вместе учились в академии.
– Даже ради друга такая жертва – уже чересчур.
Маркус помолчал, уставившись в опустевший стакан. «Какого черта? Даже если она вставит эту историю в свой отчет – велика важность!» Он протянул стакан, и Джен безмолвно налила новую порцию.
– Он спас мне жизнь, – сказал Маркус после минутного размышления.
– Понимаю. В каком-нибудь бою, наверное?
Маркус покачал головой:
– Задолго до всяких боев. Вы ведь читали мое личное дело?
– По пути в Хандар.
– Насколько подробно там описана моя жизнь?
Джен пожала плечами:
– Не слишком подробно. Даже министерство не в состоянии знать все обо всех. Там сказано, что вы сирота, что были в академии одним из лучших учеников вашего класса и что сами подали рапорт о назначении в Хандар.
– Сирота. – Маркус поставил стакан на стол, повертел его, глядя, как радужный свет преломляется в янтарной жидкости. – Да, можно сказать и так.
Джен промолчала, явно чувствуя, что проникла в опасную зону. Маркус сделал глубокой вдох.
– Когда мне было семнадцать, – начал он, – примерно через год после того, как я отправился в академию учиться на лейтенанта, в нашем доме случился пожар. Лето выдалось засушливое, очевидно, где- то на лужайке занялась сухая трава. Никто и заметить не успел, как огонь перекинулся на дом. Все запылало. Мать всегда твердила отцу, что наше ветхое жилище, случись пожар, превратится в смертельную ловушку, но он отвечал, что дом – памятник истории и перестраивать его было бы преступлением. – Маркус постучал пальцем по стакану с бренди и засмотрелся на переливы янтарной ряби. – Они оба погибли. Как и моя сестра Элли – ей было всего четыре, и почти все слуги – люди, среди которых я вырос.
Джен легонько, почти невесомо коснулась его руки:
– Господи. Сочувствую вам.
Маркус кивнул:
– Адрехт был со мной, когда пришло это известие. Я не выдержал, стал тайно выбираться из академии, часами болтался в барах для чужеземцев, слишком много пил, затевал драки. Я даже не подозревал, что Адрехт следит за мной, но однажды ночью он застиг меня в саду за домом, у одного из потайных лазов, которыми мы пользовались, чтобы обойти часовых. Он вручил мне пистолет и сказал… – Маркус слабо улыбнулся, погружаясь в воспоминания. – Он сказал, что, если уж я хочу убить себя, надо сделать это здесь и сейчас, потому что путь, который я избрал, слишком долгий и всем доставляет уйму хлопот. Я взбесился, кричал, что он ничего не понимает и понять не может, но Адрехт не отставал и называл меня трусом. Наконец я приставил пистолет к виску – просто чтобы показать ему, что я не трус. Уже не помню, хотел ли я впрямь нажать на спусковой крючок, или у меня тряслись руки. Зато до сих помню легкий щелчок, с которым опустился курок. Пистолет, конечно же, не был заряжен. Когда мое сердце вновь начало биться, я понял, что Адрехт прав. – Маркус поднял стакан и одним глотком осушил его. – Я вернулся к учебе, стал одним из первых учеников, получил серебряные нашивки. После моей лейтенантской стажировки Адрехт решил стать капитаном, и я последовал его примеру. Потом его отправили в Хандар, и я заявил, что отправлюсь с ним. Он пытался отговорить меня, но я сказал: «Чего ради мне здесь оставаться?» – Маркус с решительным стуком отставил стакан. – Вот и все.
Наступило долгое молчание. Затем Джен плеснула себе бренди и подняла стакан.
– За Адрехта! – произнесла она.
ВИНТЕР
Винтер положила руки перед собой на столешницу и сделала глубокий вдох.
– Так. Нам нужно поговорить.
– Я знаю, – ответила Бобби едва слышно. Она сидела, сжавшись, втянув голову в плечи, неотрывно глядя на лампу, которая стояла посреди стола. – Я думаю… – Наступила долгая пауза. Потом Бобби подняла голову, и Винтер с изумлением увидела, что в глазах ее блестят слезы. – Я думаю, что схожу с ума! – на одном дыхании выпалила она.
Лицо у девушки было изможденное, осунувшееся, и мешки под глазами недвусмысленно говорили о бессонных ночах. Феор сидела рядом с ней, уложив сломанную руку на груду подушек.
