— Вот твой отец, — промолвила амазонка, указывая на Дамона. — Слушайся его, как меня.
С этими словами она повернула коня и ускакала прочь. С горькими слезами я простилась с сестрой. Мы расстались у косы, вдававшейся в солёное болото. В несколько мгновений конная колонна обогнула топь и исчезла под сенью ближней рощи.
Афинские корабли были вытащены на берег для обеспечения высадки амазонских лошадей. Перед тем как спустить их на воду, Аттик приказал подкрепиться. Место казалось вполне безопасным: мы находились на берегу великой реки, противоположном тому, где можно было ожидать появления Маэса и Панасагора. Люди разбрелись по побережью в поисках валежника для костров, но не успели они вернуться, как появились первые всадники. В считанные минуты побережье было густо усеяно скифами.
В завязавшейся схватке эллины сумели отстоять и спустить на воду все свои корабли, кроме «Феамы» Аристида. Это судно враги зацепили абордажными крючьями и подтянули обратно к берегу. Остальные, по приказу Аттика, отошли на расстояние, превышавшее дальность полёта стрелы. «Феаму» на наших глазах со всех сторон облепили дикари.
И тут Тесей в первый раз за долгое время напомнил о том, что остаётся царём и обладает властью. Он приказал Аттику держать корабли на безопасном расстоянии от варваров и ни при каких обстоятельствах, что бы тот ни увидел и ни услышал, не позволять никому высаживаться на берег. Сам же царь снял оружие и, взяв с собой лишь Дамона, который мог послужить переводчиком, сел в лодку и погреб туда, где остались в руках скифов наши товарищи.
Глава 44
ИСКУССТВО УПРАВЛЯТЬ ГОСУДАРСТВОМ
Скифы набросились на царя и избили его, словно нищего. Это мы видели с воды. О том же, что осталось не увиденным нами, впоследствии поведали Дамон и команда «Феамы». Тесей, несомненно, предвидел такой поворот событий и именно поэтому приказал капитанам ни за что не подходить к берегу. Сам он не оказал дикарям никакого сопротивления, хотя они не только хлестали его плетьми, но и тыкали горящими головнями. Варварские предводители взъярились на Тесея за содействие, оказанное им побегу амазонок. Именно этим объяснялось и то упорство, с которым скифы преследовали корабли, и та жестокость, с которой обращались они с эллинами.
Вытащив «Феаму» на берег, варвары перевернули корабль, а команду загнали под него, после чего начали забавляться, швыряя туда чадящие угли и головешки. Моряки затаптывали их, не давая пожару разгореться, но дым разъедал им глаза и затруднял дыхание.
Тесея и Дамона привязали к кольям и вымазали смолой и скипидаром, с тем, чтобы вспороть им животы, а потом поджечь их, как свечи.
— Неожиданно, — рассказывал Дамон, — поднялся сильный шум. Как оказалось, в лагерь нагрянул сам великий царь Боргес, отец Маэса и дядя Панасагора. Он был разгневан и грозился проткнуть обоих молодых родичей, как фурункулы. Выяснилось, что они, можно сказать, перебежали ему дорогу. Сам Боргес не явился на побережье первым только потому, что переправлял своих конокрадов и головорезов на другой берег Танаиса, дабы они попытались догнать и перехватить амазонок прежде, чем Элевтера успеет увести их за Врата Бурь. Вообще-то скифский царь собирался, уладив дела на побережье, лично возглавить эту погоню, но, когда увидел своего старинного врага привязанным к столбу и приготовленным к мучительной смерти, его настроение изменилось.
«Что это? — вскричал он. — Неужто я вижу Тесея из Афин?»
Подъехав к столбам пыток и удостоверившись в том, что не ошибся, Боргес приказал молодым вождям немедленно освободить нашего царя и его спутника. Те, однако, предложили старому варвару убираться в Тартар.
Боргес призвал своих воинов, молодые вожди — своих. Варвары ревели, как стадо бешеных быков; всё шло к тому, что вот-вот разразится кровавая междоусобная бойня. Молодые предводители клялись, что уничтожат ненавистные корабли, чего бы это им не стоило. Маэс, рыча Тесею в лицо, обозвал его и всех эллинов распространителями зла; Боргес схватил ведро с рассолом и выплеснул сыну на голову. Юный дикарь взвыл, как побитая палкой собака. Пинками и подзатыльниками отогнав молодых головорезов от столбов, владыка варваров обратился к Тесею.
«Прими мои извинения, царь Афин, — прогромыхал он могучим басом, более похожим на раскат грома, нежели на человеческий голос. — Щенки, похоже, пытаются огрызаться на старших, но мы покажем им, что наши зубы ещё остры!»
Сколько лет было тогда Боргесу? Во всяком случае, никак не меньше шестидесяти. Со времени осады Афин он сильно изменился. В те дни скифский владыка не снимал тиары даже в отхожем месте. Его наряд отличался пышностью и множеством драгоценных украшений. Теперь же он носил обычный плащ всадника, его голову украшал колпак из волчьей шкуры. Ни золота, ни самоцветов не было и в помине. Тоном, не терпящим возражений, он распорядился немедленно освободить Тесея и команду «Феамы», вернуть им всё отобранное и дать возможность привести себя в порядок, дабы они смогли стать его гостями на сегодняшнем пиру.
«Мы отужинаем как друзья, — громко, чтобы слышали и юные удальцы, возгласил скифский царь. — Вам, молодым, будет полезно прислушаться к речам великого человека, попавшего в ваши руки лишь по умышлению богов, ибо никто из вас не мог бы потягаться с ним ни в доблести, ни в мудрости. Не будь на то воли небес, вы не приблизились бы к нему и на сотню стадиев!»
Тот, кому не случалось бывать на скифском пиру, понятия не имеет о том, что такое настоящий дикий разгул. Скифы пьют вино неразбавленным, презирают всех, кто проявляет умеренность, и не считают позором упиться до бесчувствия. К полуночи вся компания перепилась до свинского состояния, придя в столь же благостное расположение духа, какое характерно для помянутых животных.
«Воистину, неисповедимы пути всевышних богов, — провозгласил Боргес. — Чем ещё, если не волей небес, можно объяснить то, что былые смертельные враги могут, пусть и по прошествии лет, стать друзьями? Сейчас, о, Тесей, я питаю к тебе сердечное расположение. Вражда, некогда бушевавшая во мне, растаяла без следа, уступив место восхищению и отчасти своего рода сожалению. Сожалению о невозвратно потерянном, невосполнимом времени. Мы могли быть товарищами, но, увы, прошлого не вернуть».
Тесей выслушал бывшего врага с уважением и ответил на его речь своей, столь же достойной и доброжелательной:
«Действительно, мой друг, нас связывают неразрывные узы, самые прочные из возможных. Это воспоминания о нашей прошедшей юности. Время, когда человек был полон сил и надежд, видится ему впоследствии золотым. Что же может быть более естественным, нежели стремление убелённого сединами мужа прижать к груди всех, кого знал он в те золотые времена, даже своих врагов! А может быть, прежде всего — былых врагов».
Перед Боргесом были во множестве разложены военные трофеи. Подняв амазонский шлем, он повертел его в руках, восхищаясь игрой пламени костра на бронзе, и, кивнув, промолвил:
«Верно. Вспоминая врага, мудрый человек вспоминает не ненависть, а доблесть. Доблесть врага и свою собственную, которую он смог проявить благодаря этому врагу».
