Эта стычка оказалась ужаснее и кровопролитнее всего, что случалось до сих пор. Биться пришлось лицом к лицу, врукопашную. Болотные людоеды скопом атаковали корабли, словно крепости, а наши товарищи отбивались из-за планширов, как из-за городских стен.
Мы молотили варваров по головам, тогда как эти одетые в звериные шкуры страшилища валили валом, размахивая топорами, вёслами и дубинами. Дикари никогда не нападают молча, под звуки флейты или барабана, но рвутся вперёд беспорядочной толпой с неистовыми, безумными воплями. Ну а уж рожи у них, само собой, страшнее звериных, тем паче что вымазаны каким-то дерьмом.
Не стану врать, варвары дрались отчаянно, но и наши не давали им спуску. Тесей сражался как обезумевший бык, да и его товарищи — Ликос, Петей, Феакс, Эвгенид, Стих, Телеф и другие — были ему под стать. В ходе сражения удалось собрать корабли вместе, что дало нам возможность оборонять их всеми силами, словно твердыню на суше. Лишь благодаря прочности эллинской брони да тому, что борта наших кораблей возвышались над челноками варваров, словно могучие стены, нас не изрубили в фарш.
Наконец наступление темноты и нанесённый нами тяжкий урон вынудили людоедов отхлынуть, но эта победа далась нам дорогой ценой. Практически все наши воины были ранены, все поголовно валились с ног от усталости, а четыре корабля, получив пробоины и почти лишившись вёсел, застряли при полном безветрии в четверти мили от берега. Хуже того, дикари по-прежнему удерживали в плену наших товарищей. Рассказать о том, каким зверским издевательствам подвергались эти несчастные, у меня не поворачивается язык; скажу лишь, что всю ночь с берега доносились их отчаянные вопли. Страдальцы уже не взывали к нам о спасении, но молили богов поскорее ниспослать им смерть.
Мы едва не пали духом, однако этого не допустил Тесей. Собрав людей, он приказал им заняться делом: собрать топоры, срубить мачты и реи и изготовить из них вёсла. Люди принялись за работу, и это сохранило им рассудок. К полуночи вёсла были готовы, и корабли снялись с якорей, а к концу ночной вахты страшный берег андрофагов уже пропал из виду.
Долгое время мы не могли обмениваться друг с другом ни словом, ни даже взглядом: так велики были наши скорбь и стыд. Но беда не приходит одна: мы не только потеряли наших соратников, но и лишились священного пламени, зажжённого непосредственно от того, неугасимого, что горело в храме Афины на вершине Акрополя. Мы поддерживали этот огонь на протяжении всего плавания, ибо без него не только не могли совершать жертвоприношения, но даже не имели возможности зажечь факелы или развести костры для приготовления пищи. Положение казалось безвыходным.
Мы гребли изо всех сил. Весь тот день, да и следующий тоже, люди налегали на вёсла с таким неистовством, будто, увеличивая расстояние между собой и бухтой андрофагов, мы могли убежать от того, что нас там постигло. Погода не улучшалась: грохотал гром, завывал ветер, немилосердно хлестал дождь. Гребцы трудились до изнеможения. Все боялись, что заплыли уже так далеко, что оказались вне божьих пределов. И вновь, уже не в первый раз, Тесей не позволил своим спутникам поддаться страху.
«Зевс правит даже здесь, — объявил он. — Или вы не видите, как он мечет с небес свои огненные стрелы?»
По правде сказать, мы натерпелись такого страху, что у нас уже не осталось чем обделаться или обмочиться, но слова царя нас убедили.
На третье утро с кораблей стал виден новый берег, лесистый, изрезанный заливами и водопадами, заметными за милю. Этот берег был крут и высок, а далее простиралась широкая, освещённая золотистыми лучами восходящего солнца равнина.
Увидев на берегу конный разъезд, Тесей принял решение причалить и попросить о помощи. Мы не могли более продолжать плавание, не пополнив запасы воды и провианта, и готовы были в уплату за это предоставить местным жителям свои мечи или свой труд. Суда вошли в гавань и подошли к суше ближе чем на выстрел из лука. «Серебряный Плод» двигался первым.
Всадники неспешным шагом вышли к береговой линии.
«Это страна амазонок?» — спросил с борта Тесей, когда по приближении оказалось, что все они женщины.
Увы, эти воительницы не понимали нашего языка, и даже само слово «амазонки» для них ничего не значило. Предводительница отряда, женщина лет двадцати пяти, имела длинную, рыжеватую косу, выбивавшуюся из-под фригийского колпака, сшитого из шкуры зайчихи. Спутницы её были одеты и вооружены так же, как она. Все в штанах из оленьей кожи, с подвешенными у седел «горитами» (колчанами со стрелами, какие в ходу у скифов) и с луками и наборами дротиков за спиной. Несомненные дикарки, они, однако, держались в седле так грациозно и отличались столь царственной осанкой, что мы при виде их потеряли дар речи, а первоначальный страх уступил место восхищению и благоговению.
А их кони! Это были не приземистые, косматые лошадки, с какими в сознании эллинов обычно связаны кочевники, но великолепные, шестнадцати пядей ростом, породистые скакуны, равных которым трудно было сыскать в Аттике или даже во всей Элладе.
Рыжая испустила свист, и из укрытия за холмом на гребень высокого берега галопом вылетела четвёртая всадница, девушка лет семнадцати. К величайшему нашему облегчению, она, как оказалось, говорила по-эллински. Говорила вполне понятно, хоть и на эолийский манер: мужчину она называла «муйжина», а небо — «нейбо».
Тесей вкратце обрисовал предводительнице амазонок наше бедственное положение и получил разрешение сойти на берег. На сушу перебрались всего четверо, чтобы не превзойти воительниц в числе и не вызвать у них подозрений в дурных намерениях. Среди этих четверых был он сам, назвавший при высадке своё имя, титул и город, а с ним, по его выбору, спустились я, Эфор из Оа и Этеокл из Марафона. Все мы были тогда безбородыми юнцами.
Воительницы предложили нам мясо: они только что подстрелили двух оленей и везли туши перекинутыми через сёдла, если, конечно, можно назвать сёдлами бесформенные, толстые подстилки из волчьих шкур. В отличие от эллинских эти «сёдла» не имели седловины, что не мешало кочевницам носиться по степи с огромной скоростью.
Нам разрешили запастись водой и фуражом, а также разбить на месте высадки лагерь и оставаться здесь столько времени, сколько потребуется, чтобы привести в порядок наши корабли. Со слов охотниц мы узнали, что находимся в их стране и потому можем не беспокоиться о своей безопасности. Без их ведома никто не посмеет нас потревожить.
Женщины заверили нас, что вернутся на следующий день и принесут ещё дичи и напитка, именуемого «кумыс» и представляющего собой перебродившее кобылье молоко. Разговаривали мы дружелюбно, однако девы сохраняли между собой и нами расстояние, равное половине полёта пущенной из лука стрелы, и не спешивались. Под конец мы получили от них ещё один дар: кувшин с горящими угольями, зажжёнными, как они сообщили, не от негасимого храмового пламени, а от огненной стрелы Зевса. Этот подарок чрезвычайно воодушевил нас.
Не могу не сказать, что все четыре девы испускали очень сильный запах, резавший ноздри даже на таком расстоянии. Предводительницу, как мы узнали позднее, звали Стратоника, она была внучкой Ипполиты, которая впоследствии, во время нападения на Афины, командовала крылом. Имена двух других я позабыл, а вот последняя, говорившая по-эллински и служившая нам переводчицей, известна и вам. То была Селена. Та самая женщина, в погоню за которой и отправлены наши корабли.
