Пока она говорила, Тесей не сводил с неё глаз, и, хотя лик его оставался непроницаемым, было ясно: он чувствовал, что слова, которыми Антиопа опровергала его доводы, действительно зарождались в недрах её сердца, а потому, хотя они и должны были падать на него как удары хлыста, они воспринимались им как поцелуи. Как видно, Тесей не просто был сражён стрелой Эроса. В лице носительницы совершенно чуждых ему представлений он встретил нечто такое, о существовании чего в людях вообще не подозревал. Узрев пред собою дух, не только равный его собственному, но даже превосходящий его, афинянин готов был склониться — склониться не столько перед женщиной, как бы ни восхищали его её красота и иные достоинства, сколько пред величием того духа, глашатаем и устами которого ей выпало стать.
Сама же Антиопа, поняв это, отдалась на волю стихии, воодушевлявшей и направлявшей её речь, так что слова её ударяли по слушателю, как гребень чесальщика по нитям, тогда как он сносил и терпел их, приемля в своём молчании. Это позволяло ей восходить в своём стихийном красноречии на всё новые и новые вершины, даруя возлюбленному новую и новую радость.
— Говоря о наших равнинах, гость назвал их «пустынями», — продолжила Антиопа, — но пусть он оглядится по сторонам и присмотрится к этой «пустыне» внимательнее. Её семена и травы питают нас, ветры её вдохновляют и воодушевляют нас, почва баюкает нас, даруя нам отдых. Неужто мы должны «возделывать» её? Я никогда не позволю моему народу заняться земледелием, ибо земледельцу не дано мечтать, а без мечты не имеет смысла жить. Возделывание земли не облагораживает человека, но принижает его, ибо утверждает в его уме святотатственную мысль о том, будто бы земля принадлежит ему. Нет же, нам ничто не принадлежит! Даже мы сами, ибо наша жизнь с самого нашего рождения принадлежит богу! Назвать что бы то ни было своим — безумие! Такие мысли порождают алчность, стяжательство и скаредность. Это отделяет брата от брата, побуждая искать всему сущему счёт и меру. И это называют «улучшением» и «усовершенствованием»? Неужели наш гость полагает, что народы тал Кирте не смогли построить города по недостатку сообразительности или трудолюбия? Нам просто не нужны эти загоны! Теснота и скученность внутри их искажают душу, для очищения которой необходимы тишина и уединение. Зачем возводить каменные капища для божества, если величайший храм, сотворённый им самим, окружает нас денно и нощно? Не вам, горожанам, учить нас почитанию божества, ибо мы следуем его тропою с рождения, не позволяя себе даже шага в сторону, дабы не сбиться с истинного пути.
Жизнь в городе делает людей не лучше, а хуже, чем они были прежде. И уж не обессудь, друг мой, но я позволю себе высказаться по поводу ваших женщин. Может ли хоть одна из них сравниться с вольными дочерьми степей? Ваши жёны — это размалёванные шлюхи, дёшево продавшие свои души всего лишь за место у очага. Ваши женщины и подруги — лишь жалкие подобия того, что замыслил творец, и вам это ведомо, иначе вы не бросали бы их и не устремлялись бы к нам, на край земли, как безумные молодые олени в период гона. Ну а боги, Тесей, те боги, которым вы сооружаете храмы и приносите жертвы, — они ведь не более чем подобие вас самих, причём смехотворное подобие! Перед тобой — небеса, так воззрись на них и отбрось уродливые химеры, порождённые твоим «разумом». Я презираю разум, если он отсекает меня от моей души и от бога. Но главное доказательство справедливости моих доводов — не в словах, а в тебе самом. В тебе, Тесей, ибо, будь ты искренне уверен в том, что проповедуешь, ты находился бы сейчас дома и тащился, согнувшись в три погибели, за бычьей упряжкой, тянущей плуг. Но ты здесь, с нами!
На сей раз слушатели взревели так, что, казалось, содрогнулась сама земля, а грохот копий о щиты и топот сапог уподобился грому. Даже кони, словно вняв голосу души царицы, заржали и забили копытами.
Воздев руки, Антиопа утихомирила толпу и продолжила:
— Но даже если ты не согласишься со мной и скажешь, будто я не права, ибо тебя непрестанно манит к себе оставшийся позади город, нас рассудят твои же сподвижники и соратники. Коль скоро тебе кажется, будто в нашей «пустыне» им горько и одиноко, прикажи подняться на корабли и приготовиться к отплытию. Отдай этот приказ прямо сейчас, на глазах свидетелей нашего спора! Ты не сделаешь этого, о Тесей, ибо знаешь: твои люди взбунтуются. Они счастливы здесь так же, как счастлив и ты сам.
Присутствующие, сначала амазонки и степняки, а потом, после моего перевода, и афиняне, покатились со смеху. Тесей, повернувшись к своим людям, с улыбкой промолвил, что уж во всяком случае в одном из умений, считающихся неотъемлемой частью цивилизованности, — в ораторском искусстве — девы-воительницы превзошли афинян.
Антиопа, однако, поняла смысл сказанного сразу, как только его слова прозвучали по-эллински, ещё до моего перевода.
— Друг мой, — проговорила она, — тебя победило не моё красноречие, но твоё собственное оружие, твой разум. Разве ты не поклоняешься ему, как божеству? Так признай же, что мы, не обученные, не искушённые и не отягощённые мудрствованиями, наделены проницательностью, позволяющей нам постигать суть вещей непосредственно, с помощью озарения. А это весьма может пригодиться и людям цивилизованным!
Царь с поклоном признал её правоту, вновь вызвав одобрительные крики. Люди восхваляли торжество Антиопы, но восхищались они и благородным достоинством, с которым чужеземец признал своё поражение.
И тут через ворота между валами вихрем промчалась всадница. То была моя подруга по триаде, Аэлла, Маленький Вихрь, девочка двенадцати лет, которую в тот сезон отрядили в северную степь — перегонять племенные табуны на летнее пастбище. Вздымая пыль, Аэлла вылетела на площадь и осадила взмыленную лошадь перед ораторским помостом. Пока запыхавшаяся девушка пыталась отдышаться, чтобы заговорить, народ гадал, что за дурную весть она принесла.
— Две ночи назад, — вымолвила наконец она, — Боргес и его скифы Железных гор появились у брода на Гибристе, где я и другие малолетки присматривали за трёхтысячным табуном. Боргес приблизился к лагерю, не проявляя враждебности, и его приняли с обычным для степи радушием. Ничто не указывало на дурные намерения. Скифы даже распрягли быков из кибиток своих женщин и стали устраиваться на ночлег. А потом, по сигналу, они бросились на нас с оружием. Их было более тысячи, а сестёр меньше двухсот, да и те были рассредоточены по равнине. Многих из них постигла смерть. Ну а табун, три тысячи голов лучших лошадей, скифы погнали на восток, к Железным горам.
Едва смолкли возмущённые возгласы, как Тесей выступил вперёд и, обращаясь к Антиопе, Элевтере и другим предводительницам, сказал:
— Это моя вина, и я прошу позволения искупить её. Мои руки привычны к мечу, да и все, кто прибыл сюда со мной, — умелые бойцы, готовые доказать вам своё мужество. Дайте нам проводника и коней. Сегодня же ночью мы выступим в погоню за скифами и либо вернёмся сюда, возвратив в целости и сохранности то, что вам принадлежит, либо не вернёмся вовсе.
Глава 15
ОТРАЖЕНИЯ В ЗЕРКАЛЕ БОГА
Отряд поборников справедливости собрался и отправился в путь за время, которое потребно для преодоления галопом пути в десять фарлонгов. Разумеется, свободный народ не мог возложить мщение на эллинов Тесея, афинянам было позволено лишь сопровождать основной отряд в качестве вспомогательной силы. Тал Кирте предоставили им лошадей. Я сама подобрала трёх скакунов Дамону, которого взяла под свою опеку, или, как выражаются у нас, «ист аарн» — «встала у плеча». Поступить так означает взять на себя ответственность и за его безопасность, и за его поведение: в бою мне предстояло оберегать его жизнь, в обыденности же следить за тем, чтобы он вёл себя как положено.
