Мне, однако, было не до веселья — впору хоть самому забраться в подпол и захлопнуть за собой крышку. Я никак не мог избавиться от воспоминаний о зловещей старухе и хотел поскорее встретиться с отцом Антонио, от которого надеялся получить хоть какие-нибудь объяснения.
Не в силах усидеть на месте, я надел соломенную шляпу и индейскую manta — одеяло, которое носили вместо плаща, пропустив над правым плечом и под левой рукой. В такого рода одежде (излюбленном наряде подавляющего большинства индейцев и полукровок, а именно из них в основном состояла толпа на улицах) было легче всего затеряться, а стало быть, она идеально подходила для маскировки.
Надвинув шляпу на лоб, я отправился в сторону площади, откуда — это было слышно уже издалека — доносились музыка, пение и громкий смех. Жизнь простых людей в Новой Испании была суровой и трудной, но уж если им выпадала возможность отдохнуть и повеселиться, они отдавались этому со всей страстью, причём танцы и обильные возлияния сопровождали любые праздники, хоть светские, хоть церковные. Вокруг площади выстроились продавцы пульке, хереса, вина и ямайского рома, и, надо сказать, отбоя от покупателей не было. Люди, порой с трудом наскребавшие денег на тортилью для своих детей, не скупились на выпивку. Сегодня эти бедняги чувствовали себя так, словно им принадлежал весь казначейский флот.
Карибскийром, прозванный «чертогон», считался в Веракрусе новинкой, но уже приобрёл огромную популярность. Этот дьявольский напиток, который гнали из тростникового сахара, похищал души всех тех, кто не относился к gachupines и, следовательно, не мог позволить себе испанского бренди. Ну, строго говоря, не совсем уж все подряд были поклонниками рома. Я сам, попробовав его как-то раз, зарёкся: мне показалось, что эта огненная жидкость прожгла бы дырку и в крокодильем желудке.
Повсюду пылали костры, и искусные мастера стряпни похвалялись друг перед другом вкусными тортильями, варёными бобами, жареным красным перцем. Разносчики торговали бананами, папайей, сахарным тростником и насаженными на вертел, очищенными от кожуры плодами манго. Певцы и гитаристы на площади исполняли любовные серенады, собирая в шляпы медяки.
Священников и монахов в этой толпе было хоть отбавляй, однако отца Антонио я, как ни искал, среди них так и не обнаружил. Оно конечно, многие духовные лица были приглашены во дворец на приём к архиепископу, но вряд ли прелату пришло бы в голову привечать священника, лишённого сана, нищенствующего клирика, каковым являлся мой добрый покровитель. Чтобы как следует всё рассмотреть, я взобрался на невысокую каменную ограду фонтана и оттуда обвёл взглядом море голов на площади. Макушек с тонзурами было полно, но сверху все они выглядели абсолютно одинаково.
Неподалёку выступала группа juglares, уличных артистов, которые пели, танцевали, кувыркались и показывали фокусы. Их трюки, может быть и не рассчитанные на изысканный вкус, но сложные и рискованные, приковали моё внимание.
Куда мне, гордившемуся своим умением выворачивать руки из суставов, было до этих кудесников! Один juglare достал из ножен шпагу длиной с руку, объявил, что сейчас проглотит её, после чего, не теряя времени, откинул голову, разинул рот, занёс над ним клинок остриём вниз и, медленно опуская, ввёл его в себя на три четверти длины.
Я таращился на это диво с ограды, изумлённо выпучив глаза, пока не сообразил, что сам выставил себя на всеобщее обозрение. Это заставило меня встрепенуться, спрыгнуть и затеряться в толпе. Я шнырял повсюду, пригибая голову, но обшаривая всё вокруг взглядом в поисках отца Антонио.
Однако всё было тщетно. Моего доброго наставника нигде не было, зато теперь мне бросился в глаза давешний карлик, сопровождаемый четвёркой своих друзей, которых я по ошибке принял за слуг, — двумя мужчинами и двумя женщинами. Подозрительный тип, заплативший мне два реала за то, чтобы я передал записку даме, тоже отирался рядом с ними. Как только карлик, взобравшись на бочку, заговорил, вокруг стали собираться любопытствующие.
— Завтра, amigos, — голос карлика звучал на удивление гулко и мощно, — мы, «La Nomadas»
[23], труппа странствующих артистов, исполним исключительно для вашего удовольствия одну из самых благородных буффонад, ранее представлявшихся перед взыскательной публикой Севильи, Мадрида и Кадиса.
Компания актёров, собравшаяся вокруг бочки, решила его поддержать: они издавали радостные крики, свистели, притопывали и хлопали в ладоши с таким энтузиазмом, как будто от этого зависела их жизнь. Карлик смущённо поднял руки, призывая к тишине.
— Кроме того, наш великий autor, Матео Росас де Оквендо, легендарный поэт-меченосец, бесстрашный фехтовальщик, талантливый актёр, а также драматург, восславленный всюду пред ликом церкви и короны, представит завтра на ваш суд одну из лучших своих драм, когда-либо украшавших сцены Европы, Англии и Новой Испании!
Надо же, оказывается, этот тип был выдающимся поэтом, меченосцем и актёром! А заодно моим новоявленным amigo и благодетелем. Интересно, а не удастся ли мне и в будущем что-нибудь заработать, если уж я свёл знакомство со столь замечательным пройдохой и авантюристом?
Матео отвесил глубокий поклон, изящно взмахнув полами плаща. Актёры и актрисы разразились рукоплесканиями, и карлик продолжил:
— Amigos, а теперь, исключительно ради того, чтобы доставить восторг и наслаждение почтеннейшей публике, не взыскуя иной награды, кроме вашей похвалы и благодарности, великий поэт-меченосец прочтёт для вас «Еl cantar de Mio Cid»
[24].
Тут уж бурными аплодисментами разразилась вся толпа, и удивляться этому не приходилось. Сид Кампеадор был самым почитаемым героем испанского народа, а «Песнь о моём Сиде» — излюбленной эпической поэмой.
Выдержки из этого произведения могли прочесть наизусть даже самые бедные, безграмотные léperos. Поэма повествовала о жизни и великих победах Сида, рыцаря из Кастилии, жившего более четырёх столетий назад. О подвигах этого выдающегося человека и в Старом Свете, и в Новой Испании ходили легенды, а его самого люди считали чуть ли не своим современником, будто он только вчера отразил нашествие мавританских полчищ. Великий герой жил в эпоху, когда раздробленную на множество мелких христианских и мавританских государств Испанию терзали непрерывные войны, а мир казался несбыточной мечтой безумца, так что все надежды люди могли возлагать лишь на рыцаря без страха и упрёка. Именно таковым и слыл Сид по прозванию Кампеадор, Великий Победитель, не потерпевший за всю жизнь ни одного поражения.
Эрнана Кортеса повсюду почитали за то, что он во главе жалкой шайки, не насчитывавшей даже пяти сотен испанских авантюристов, завоевал великую империю и ценой жизни миллионов моих индейских предков основал Новую Испанию, но даже его слава меркла в сравнении со славой великого Сида, ибо Кампеадора считали не человеком, а неким смертным подобием божества.
