Я опять пристроился в хвосте очередного вьючного обоза, прикидываясь погонщиком и стараясь не вляпаться в навоз. Солнце уже скользнуло за гору, на дорогу ложились тени, и ясно было, что мне, как и всем прочим, вскоре придётся подумать о безопасном ночлеге. Хотя в городах и деревнях испанцы крепко удерживали население в узде, на дорогах тут и там свирепствовали разбойники, чаще всего мои сородичи метисы.
Дурная кровь, скажете вы? Да, испанцы отстаивали именно эту точку зрения, утверждая, что люди смешанной крови якобы наследуют худшие черты обеих рас, к которым принадлежали их родители, а потому уже изначально порочны. Собственно говоря, испанцев можно понять: они видели, что в городах метисы промышляют большей частью воровством и нищенством, а на дорогах — разбоем.
Правда, отец Антонио эту теорию отвергал, заявляя, что преступником человека делает не происхождение, а обстоятельства, но сам-то он был чистокровным испанцем, а вот мне, с детства слышавшему, что такие, как я, сплошь выродки, отделаться от этой мысли было не так-то просто. Вопрос о дурной крови не давал мне покоя всю жизнь.
Вскоре обозам предстояло остановиться на обочинах. Пора было уже зажигать костры. Смеркалось, а значит, близилось время, когда в горах хозяйничают дикие звери и ещё более дикие люди. Хотя сам я тоже был метис, это не давало мне никакого преимущества: свирепые шайки грабили, насиловали и убивали всех без разбору. К тому же на бандитском поприще подвизались не только мои братья-полукровки. Ещё больший страх наводили мароны — беглые чёрные рабы. Они были не только крупнее и сильнее большинства метисов, но и намного их отчаяннее, ибо были озлоблены своим ужасающим, безнадёжным положением. Терять и свободным-то метисам было особо нечего, ну а уж беглым неграм — тем паче.
Около дюжины путников расположились на краю поросшего агавой поля, чтобы перекусить и расстелить постели. Остановился и я, хотя есть мне было нечего, распаковывать и расстилать тоже. Слава богу, рядом протекала речушка, так что, по крайней мере, не пришлось мучиться от жажды. Налакавшись чистой, свежей воды, я решил устроиться на отдых под раскидистым хвойным деревом, обещавшим защиту от казавшегося весьма вероятным ночного дождя.
Маленькая симпатичная речушка лениво протекала через плантацию агавы. Наверняка то была земля какой-нибудь гасиенды, может быть, одного из тех огромных владений, где выращивалось всё, от сахарного тростника до скота.
Шагая вдоль речки, я подобрал палку и по-мальчишески размахивал ею, а когда уже поворачивал обратно, вдруг услышал звонкое девчоночье хихиканье. Я замер и прислушался. Смех, сопровождаемый плеском воды, донёсся снова. Пригнувшись, я двинулся на звук, подобрался под защитой кустов к берегу и увидел двух резвившихся в воде юных девушек: они, как мячик, перебрасывали друг дружке кокосовый орех. У одной, мулатки, кожа была коричневой, у другой, негритянки, — почти угольно-чёрной. Вода была им примерно по грудь, и, когда подружки подпрыгивали, их груди открывались моему жадному юношескому взору.
Языка, на котором они говорили, я не знал, но решил, что это одно из многочисленных африканских наречий, порой звучавших на улицах Веракруса. Спустя мгновение мулатка поплыла прочь и пропала из виду, а мой взгляд задержался на негритянке. Она стояла ко мне спиной, но, пытаясь заколоть волосы, то и дело поворачивалась, так что я успевал мельком увидеть грудь.
Потом позади вдруг хрустнула ветка, и едва я успел обернуться, как мулатка налетела на меня, толкнув с разбегу с такой силой, что я закачался, замахал руками и плюхнулся в воду.
Побарахтавшись там какое-то время, я, промокший насквозь, выбрался наконец на мелководье, в то время как мулатка и её подруга отплыли подальше, и теперь вода закрывала их по шею.
Я ухмыльнулся.
— Buenos dias
[27].
— Buenos dias, — ответила мулатка.
— Я направляюсь в Ялапу. Я купец, — солгал я.
Мулатка ухмыльнулась в ответ.
— Ты больше похож на мальчишку, чем на купца.
Девушки были примерно тех же лет, что и я, но казались постарше. Мулатка сказала что-то негритянке; я решил, что она перевела наш разговор. Если чернокожая девушка работает на полях, она, скорее всего, плохо знает испанский язык или не знает его вовсе.
— Мой отец богатый купец. Я помогаю ему в торговле, — продолжал я приукрашивать действительность.
Мулатка рассмеялась и покачала головой.
— Ты одет как пеон.
— Я специально так оделся, чтобы бандиты не попытались меня ограбить.
Обе девчонки казались мне чертовски привлекательными. Мулатка, хоть и не из тех, вызывающих, красавиц, какие во множестве подвизаются в любовницах у богатых кабальеро, подкупала свежестью и задором юности, но особенно меня очаровала негритянка. Она походила на выточенную из чёрного камня, идеальных пропорций статуэтку; грудь африканки ещё только-только начала наливаться спелостью.
До сих пор мне доводилось — если вспомнить Цветок Змеи и супругу алькальда — лишь прикасаться к женщинам и ощущать их прикосновения, но возлежать с женщинами пока ещё не приходилось ни разу. Сейчас, глядя на этих двух девушек, я невольно задумался о том, каково было бы заняться с ними любовью.
Должно быть, подружки прочли мои мысли, поскольку переглянулись и расхохотались.
Моя ухмылка сделалась шире, хотя я и почувствовал, как мои щёки стали горячими от смущения.
Потарахтев о чём-то с подружкой на своём наречии, мулатка лукаво посмотрела на меня и спросила:
— Со многими ли женщинами ты занимался любовью?
— Очень многие ищут моей благосклонности, — ответил я, с напускным безразличием пожимая плечами.
После очередного перевода, сопровождавшегося хихиканьем и переглядыванием, мулатка спросила:
— А был ли ты близок с девушками, у которых африканские корни?
— Нет, — честно признался я, — но мне бы очень хотелось.
— Но прежде чем заполучить африканку, ты должен узнать, что именно доставляет нам удовольствие.
С этими словами эбонитовая красотка забралась на большой камень и села напротив меня. Одной рукой она прикрывала грудь, другой — волосы в ложбинке между ногами.
— Любовь на нашем языке называется «апендо», — промолвила мулатка. — Любит человек сердцем, неудовольствие получает с помощью мвили — тела.
Она помахала рукой вверх-вниз, указывая на обнажённую подругу.
— Тело — это бустани, то есть сад, сад удовольствий и блаженства. У каждого человека, мужчины и женщины, есть орудия для возделывания этого сада.
Она указала на лицо негритянки.
— У людей есть индомос — губы, и улими — язык. Они позволяют распробовать вкус фруктов, растущих в чудесном саду.
