Даже несмотря на юность и наивность, она не питала иллюзий на этот счёт.
— Они говорят, что я убил отца Антонио...
— Святая Мария! Священника! — Девушка перекрестилась.
— Мало того, этот человек любил меня, как родной отец. Он воспитал меня, когда родители бросили меня на произвол судьбы, и научил читать, писать и думать. Клянусь, я бы никогда не причинил отцу Антонио зла: я любил его.
Тут вновь послышались шаги и голоса, и слова замерли у меня на устах.
— Словом, моя жизнь в твоих руках.
Я убрал голову обратно за покрывало.
Сундуки взгромоздили на крышу кареты, и она закачалась, когда в неё стали садиться и другие пассажиры, как я понял по обуви и голосам — две женщины и парнишка. Судя по его башмакам, брючинам и звуку голоса, я решил, что ему лет двенадцать или тринадцать, а затем сообразил, что это тот самый паренёк, который хотел ударить меня. Одна женщина была средних лет, а вторая — пожилая.
К девушке, с которой я разговаривал, обратились по имени: её звали Елена. Голос пожилой женщины звучал властно, как у настоящей благородной госпожи. Юноша хотел было засунуть свёрток под то сиденье, где я прятался, но девушка остановила его:
— Нет, Луис, я уже заполнила это место. Положи свёрток под другое сиденье.
Слава богу, парнишка её послушался.
Луис сел рядом с Еленой, а обе женщины заняли скамью, под которой я прятался. Как только путники расположились, карета двинулась в путь по улицам, мощённым камнем. Под громыхание колёс старуха завела с Еленой разговор о каких-то замечаниях, сделанных девушкой ранее и, видно, разозливших старуху.
Вскоре я понял, что Елена не состоит в родстве с другими пассажирами. Женщины были матерью Луиса и его бабушкой. Как звали последнюю, я так и не разобрал.
Как было принято среди благородных испанских фамилий, брак между Еленой и Луисом, несмотря на их юный возраст, был уже делом решённым. Видимо, всей родне и обществу казалось, что эти двое как нельзя лучше подходят друг другу, хотя лично я думал иначе. А старуху, хоть она и считала Елену хорошей партией для внука, явно раздражали некоторые взгляды и высказывания девушки.
— Сегодня за ужином нам с доньей Хуанитой стало за тебя неловко, — промолвила старая матрона. — Ну как тебе пришло в голову заявить, что, сделавшись взрослой, ты переоденешься в мужское платье, поступишь в университет и получишь учёную степень?
Ну ничего себе! Вот так заявление! Принимать женщин в университет запрещалось, да и вообще считалось, что образование им ни к чему. Даже девушки из хороших семей частенько оставались неграмотными.
— Мужчины не единственные, кто умеет думать, — сказала Елена. — Женщины тоже должны изучать мир вокруг себя.
— Единственное призвание женщины — это муж, дети и ведение домашнего хозяйства, — строго возразила старая матрона. — Образование ей ни к чему, ибо способно только забить голову нелепыми умствованиями, не имеющими никакого практического применения. Я, например, горжусь тем, что мы никогда не корпели над учением, от которого случается помрачение рассудка.
— И это всё, что нам положено? — спросила Елена. — Единственное, для чего мы годимся, — это вынашивать детей и печь хлеб? А разве одна из величайших властительниц в истории Испании, наша любимая Изабелла, не была женщиной? Разве воительница по имени Жанна из Арка не привела к победе армии Франции? Да и Елизавета Английская находилась на троне того далёкого холодного острова, когда наша великая и гордая Армада...
Раздался резкий звонкий звук пощёчины, и Елена вскрикнула от неожиданности.
— Ты нахальная девчонка! Будь уверена, обо всех твоих неуместных высказываниях будет сообщено дону Диего. Напрасно считаешь себя самой умной! Существует установленный Богом порядок вещей, и, если твой дядюшка ещё не наставил тебя на путь истинный, тем хуже для тебя. Но не беда, уже совсем скоро ты выйдешь замуж, и муж живо тебя обуздает.
— Ни один мужчина никогда не обуздает меня! — с вызовом заявила Елена и снова получила пощёчину. Но на сей раз даже не вскрикнула.
Ну и дела! Эх, вот бы сейчас оказаться на сиденье рядом с Еленой — ох и врезал бы я этой старой ведьме!
— Но, мама, она всего лишь глупая девчонка с дурацкими идеями, — заступилась за Елену другая женщина.
— Значит, ей пора повзрослеть и усвоить своё место как женщины. Какой женой она станет для нашего Луиса, если голова у неё забита этими безумными идеями?
— Я выйду замуж за того, за кого сама захочу.
Последовала очередная пощёчина. Dios mio, а у этой девушки есть сердце.
— Ты должна помалкивать до тех пор, пока я не обращусь непосредственно к тебе. Ясно? И чтобы больше мы не слышали от тебя ни слова.
В этот момент Луис издал гадкий смешок: похоже, наскоки на будущую жену его забавляли.
— Дон Рамон объяснил мне, как надо управляться с женщинами, — заявил этот щенок, — и поверь мне, Елена, моя рука будет твёрдой.
Я при этом аж дёрнулся, так что чуть не выдал себя. Надо же, и тут Рамон!
— Он сказал мне, что женщины — всё равно как лошади, — не унимался Луис. — Кобылки поначалу бывают строптивыми, и, чтобы хорошенько их объездить, нельзя забывать про плеть.
Мать Луиса рассмеялась, и её грубый смех перешёл в резкий хриплый кашель. Слышал я такой на улицах, его называли смертным хрипом. Рано или поздно эта женщина начнёт харкать кровью, а вскоре после этого отойдёт в мир иной.
Вздумай тот чародей на ярмарке погадать на её душу, у него наверняка выпал бы гроб.
Но единственной реакцией Елены на все их насмешки было холодящее кровь молчание. Что за выдержка у этой девушки! Если Луис вообразил, будто способен объездить эту строптивую лошадку, его постигнет горькое разочарование.
— От твоей замужней кузины я слышала, будто ты кропаешь стихи, — не унималась старуха. — Это не занятие для девушки из приличной семьи. Вот вернём тебя дону Диего и обязательно обсудим с ним этот вопрос — и этот, и некоторые другие. Судя по твоим высказываниям, Елена, тебе присущи странные интересы, какие возникают только от праздности и по наущению дьявола. Богу неугодно, чтобы девицы предавались подобным помыслам, и я, если потребуется, собственноручно выбью из тебя бесовские наваждения плетью.
Со своего наблюдательного пункта я видел, как Елена нетерпеливо и раздражённо постукивает ногой. Чувствовалось, что она, хоть и сдерживала себя, внутри вся кипела. Однако запугать её старухе уж точно не удалось.
Голенище сапога Луиса украшала серебряная нашлёпка в форме выгравированного фамильного герба — роза и сжатая в кулак стальная рыцарская перчатка. И почему-то в этом гербе мне почудилось нечто знакомое, хотя похожими эмблемами пользовались многие родовитые испанцы.
