Перед тем как задремать, я увидел, что один из индейских торговцев вдруг задрал брючину и поскрёб себе ногу острым кусочком обсидиана. Он стёр кровь с кончика своего посоха, и несколько капель упало на землю.
Я бросил на Целителя вопросительный взгляд, и он издал тихий щебечущий звук, похожий на песню некоторых птиц.
— Тебе предстоит немало узнать о Пути ацтеков. Завтра ты сделаешь первые шаги по тропе предков.
39
На следующее утро, едва услышав стук копыт, я удалился в кусты под предлогом необходимости облегчиться. Караван мулов, впереди которого ехал верхом испанец, проследовал мимо, я же вылез из кустов, только когда скрылся последний мул. А встретившись взглядом с Целителем, пристыженно отвёл глаза.
Остальные путники, ночевавшие на поляне, снялись с лагеря и продолжили путь, но старый индеец остался покурить трубку. Я уже было решил, что он, наверное, передумал брать меня с собой и сейчас мне это скажет. Когда мы остались на поляне одни и осёл уже был нагружен, старик, в свою очередь, исчез на некоторое время в кустах, а вернувшись, присел на корточки рядом с плоским камнем и стал растирать ягоды и древесную кору в тёмную кашицу.
Жестом подозвав меня, Целитель размазал эту пасту по моему лицу, шее, рукам и ногам, а остаток дал, чтобы я сам втёр себе в грудь. После чего извлёк из торбы одежду из грубых волокон агавы, которую я надел взамен своей хлопковой, более мягкой. Моё преображение в индейского крестьянина завершила старая, грязная соломенная шляпа.
— Женщины используют это средство для окрашивания волос, — пояснил старик. — Оно не смывается, но со временем, конечно, сходит, как и всё другое.
Всё ещё пристыженный оттого, что пытался обмануть Целителя, или, по крайней мере, оттого, что был уличён, я пробормотал слова благодарности.
Но он ещё не закончил: достал из кисета щепотку порошка и велел мне понюхать. Я расчихался, глаза заслезились, зато после того как процедура повторилась несколько раз, нос (казалось, что он горел и пульсировал) распух, так основательно изменив мою внешность, что теперь меня, пожалуй, не признал бы даже отец Антонио.
— Нос останется распухшим с неделю, — заявил Целитель.
— А что мне делать потом?
— Понюхаешь ещё разок.
— Эта штука мне не нравится. Нет ли другого средства?
Его щебетание сделалось чуть громче.
— Есть: отрезать тебе нос.
Среди вещей, навьюченных на спину осла, была плетёная тростниковая корзинка.
— А там что? — заинтересовался я.
— Змеи.
Я поёжился. Змеи. Надеюсь, не ядовитые, иначе Целитель не мог бы выделывать с ними такие фокусы, а ведь он даже прятал их у себя во рту. Но кто знает? Может быть, у старого чародея есть особая договорённость со змеиным богом, который сделал его невосприимчивым к ядовитым укусам?
По дороге Целитель завёл речь о том, что испанские лекарственные снадобья на индейцев не действуют.
— Мы все сродни нашей земле. Духи наших богов повсюду, в каждом камне, в каждой птице, в деревьях и траве, початках маиса на стеблях, воде в озёрах и рыбе в реке. А у испанцев есть только один бог.
— Но испанцы победили индейцев, — заметил я, стараясь говорить как можно мягче, уважая чувства старика.
— Да, спору нет, испанский бог, давший им мушкеты, пушки и быстрых коней, несущих всадников на битву, очень силён. Но испанцы завоёвывают только то, что могут увидеть. Наши боги по-прежнему здесь, — он указал на джунгли, — и там, и повсюду вокруг нас. Боги, переносящие по воздуху хвори; боги, обогревающие землю, чтобы дать взойти кормящему нас маису; боги, которые приносят дожди; и сердитые боги, которые низвергают с неба огонь. Их испанцы так и не покорили.
Эту речь, самую длинную из всех, какие произносил в моём присутствии старик, я выслушал смиренно и почтительно, как слушал наставления отца Антонио, когда тот учил меня выводить на бумаге буквы. У них обоих имелись своя правда и своя мудрость, а этот индеец исходил вдобавок всю Новую Испанию и видел, наверное, больше, чем видит с высоты орёл.
— И поскольку мы, индейцы, пребываем в единении с этой землёй, мы обязаны воздавать должное богам: как тем, которые насылают недуги, так и тем, которые от них избавляют. Мы платим им дань кровью. Прошлой ночью ты видел, как купец пожертвовал духам немного собственной крови, дабы они даровали ему благополучное завершение путешествия — чтобы в тело его не вошла болезнь или чтобы голодный ягуар не уволок его в лес. Молиться испанскому богу для нас бесполезно, поскольку испанский бог не защищает индейцев. Аййя оййя, на моей памяти девять из десяти индейцев умирали от недугов и бедствий, обрушившихся на них с приходом испанцев. Испанские болезни для индейцев смертельны, испанские лекарства для них — яд. Я уж не говорю о том, сколько индейцев гибло и гибнет от непосильного труда и жестокости на плантациях и гасиендах, на рудниках и в работных домах. Каждый день испанцы проливают больше индейской крови, чем проливали ацтеки за год, прибегая к жертвоприношениям, — но ни капли этой крови ацтекским богам не достаётся! Разгневанные боги решили, что индейцы отреклись от них, и в своём негодовании отдали их во власть испанских насильников. Слишком многие индейцы забыли тропу, которая привела их предков к величию. Твоя кровь, мальчик, подсолена испанской. Индейские духи в ней спят, но ты можешь разбудить их и подсластить таким образом свою кровь. Но чтобы пробудить их, ты должен пройти по тропе предков.
— И ты научишь меня двигаться Путём ацтеков?
— Научить этому невозможно. Можно лишь указать направление, а привести к истине тебя должно собственное сердце. Да, мальчик, направление я, разумеется, укажу, но путешествовать тебе придётся самому. И это путешествие не будет лёгким. Боги подвергнут тебя суровым испытаниям, — он передёрнулся, — возможно, они даже вырвут из груди твоё сердце и бросят тело на растерзание своим любимцам, лесным котам. Зато если ты выдержишь, то познаешь магию посильнее огня, которым испанцы стреляют из своих мушкетов.
Признаться, о своей индейской крови я никогда особо не задумывался, по той простой причине, что в мире, где господствовали испанцы, только испанская кровь — её чистота или, напротив, нехватка — имела какое-либо значение. Но теперь я ловил себя на том, что захвачен мыслью о познании Пути ацтеков, как прежде бывал увлечён испанской литературой или фехтованием. По правде говоря, я уже сделал шаг из мира Новой Испании в мир древних ацтеков. И точно так же, как раньше моим проводником по миру испанской культуры был отец Антонио, теперь нашёлся мудрый человек, который решил наставить меня на новый, неведомый мне доселе путь.
Конечно же, я хотел узнать о Целителе побольше. Откуда он родом? Есть ли у него семья? Я попытался расспросить старика.
— Я явился со звёзд, — таков был его ответ.
