— Вставай. Уходим отсюда!
— Спятил, что ли? Ночь на дворе.
— Вот и надо убираться, пока темно. Скоро сюда нагрянут soldatos вице-короля.
— Что? Откуда ты знаешь?
— А откуда я знаю, что солнце встаёт на востоке? Нутром чую. Я ведь был lépero, это у меня в крови и в потрохах. Сам подумай, для маленького нищего мы стоим целого состояния.
Несколько мгновений Матео смотрел на меня молча, потом соскочил с койки.
— ¡Andando! Уходим!
Мы покинули дом в одежде уличных бедняков за миг до того, как к нему со всех сторон стали стягиваться конные и пешие soldatos.
В обычный день нас бы задержали для объяснений на первом же перекрёстке, ибо в городе действовал комендантский час и появляться на улицах после десяти вечера можно было, лишь имея пропуск от вице-короля. Однако сегодня, в связи с маскарадным шествием и последующими гуляниями, этот порядок не действовал, тем паче что людей задержало на улицах и дополнительное представление, которого не было в списке карнавальных мероприятий. Зернохранилище всё ещё полыхало.
Однако нам нужно было куда-то прибиться, и я повёл Матео в то единственное место, двери которого были открыты всегда. В Дом бедных.
Здешняя ночлежка была просторнее той лачуги, какую я помнил по Веракрусу, и если там все спали вповалку на усыпанном соломой земляном полу, то здесь каждому полагалась такая роскошь, как отдельный соломенный тюфяк.
130
На следующее утро мы оставались в Доме бедных до тех пор, пока улицы не заполнились народом. Этот день имел для меня особое значение: сегодня должно было состояться бракосочетание Луиса и Елены. Не официальное торжество с участием всех знатнейших семей колонии, но простой обряд, каковой предстояло совершить архиепископу в личных покоях вице-короля.
— Слушай, ну у тебя и физиономия, — заметил Матео. — Такая, наверное, была у Монтесумы, когда до него дошло, что Кортес никакой не ацтекский бог.
— Сегодня день свадьбы Елены. Возможно, она выходит замуж в этот самый момент.
— А для нас это ещё и Судный день. Люди вице-короля будут рыскать по улицам, выискивая нас, и, если наш замысел с мятежом не удастся, нам с тобой, Бастард, недолго оставаться на свободе.
Что же до Рамона, Луиса и вице-короля, то они вполне могли прийти к заключению, что это я поджёг склад, но никак не проведать о моих иных, далеко идущих замыслах.
Выскользнув на улицу одетые как léperos, с оружием, укрытым под рваными плащами, мы направились к рыночной площади, где обычно велась торговля маисом. Там мы застали суматоху и толчею. Огромная толпа собралась перед лотками, ведя отчаянный торг за партии маиса. Цены росли прямо на глазах, причём тон среди покупателей задавали слуги самых состоятельных семейств в городе.
— Богатеи всё скупят, а нам ничего не останется. С голоду, что ли, помирать? — ворчали обычные покупатели.
— Это нечестно! — вскричал Матео. — Мои дети голодают! Хлеба и справедливости!
— Моей семье нечего есть! — подхватил я. — Чем же я их накормлю? Подошвами от своих сапог?
— Наймиты вице-короля специально подожгли склады, чтобы взвинтить цены! — Это, как я понял, выкрикнул кто-то из тех, кому мы заплатили.
С десяток стражников из дворца вице-короля стояли на краю площади, в сторонке от толпы, растерянно переминаясь с ноги на ногу. Им было не по себе, ведь недовольные превосходили их числом раз этак в пятьдесят. Сидевший верхом офицер воззрился с высоты на нас с Матео.
— Мы все с голодухи передохнем! — заорал Матео. — А виноват во всём вице-король! Сам-то небось жрёт жирных тельцов, в то время как наши детишки мрут у нас на руках!
— Дайте хлеба моим малюткам! — завопила какая-то карга. С виду она была так стара, что «малюток» впору было рожать её внучкам, но её крик тут же подхватили другие женщины.
Народ наседал на торговцев, требуя, чтобы те продавали маис мелкими, доступными простому народу партиями и по приемлемым ценам. Купцы в ответ огрызались; давка, толкотня и нервозность накаляли обстановку до предела. Люди, и без того уже заведённые, распаляли друг друга, разжигая ярость злобными возгласами. Те самые простолюдины, которые, бывало, как побитые псы, пускались наутёк при виде лишь одного носителя шпор с плетью в руках, теперь держались заодно, требуя хлеба и справедливости.
Офицер приказал своим людям следовать за ним и, раздвигая конём толпу, направился прямиком к нам с Матео, но мы принялись швырять в представителей закона вывернутые из мостовой булыжники. Когда народ расступился перед конём, офицер оказался у нас на виду. Мой камень пролетел мимо, а вот Матео угодил испанцу прямо по шлему, после чего принялся стаскивать его с лошади.
Громыхнул мушкет, и карга, вопившая насчёт своих несчастных малюток, упала на мостовую.
— Убийство! — взревел Матео. — Убийство!
Его крик был мгновенно подхвачен сотней голосов. Единожды вспыхнув, насилие стало распространяться с той же быстротой, что и пожар на складах. Как только солдаты попытались прорваться сквозь толпу и прийти на помощь своему командиру, взбешённый народ обрушился на них. На моих глазах людей вице-короля повалили на землю и принялись осыпать яростными ударами. Буйная ненависть, порождённая не только нехваткой провизии, но и годами униженного существования, ибо с простыми людьми в Новой Испании всегда обращались не лучше, чем с бездомными дворнягами, прорвала плотину страха и изверглась наружу, словно лава из жерла вулкана. Не удовлетворившись расправой над солдатами, толпа обрушилась на торговцев маисом.
Матео вспрыгнул на отобранную у офицера лошадь и, выхватив клинок, взмахнул им над головой.
— Все ко дворцу вице-короля! — выкрикнул он. — Все туда, за хлебом и справедливостью!
Он помог мне взобраться на конский круп позади себя и направил лошадь прочь с рыночной площади. Толпа с криками валила следом за нами, с каждым шагом увеличиваясь в числе. Всё новые и новые бедняки присоединялись к нам, так что скоро их уже набралась добрая тысяча, а когда народ, громя по пути закрома и лавки, выплеснулся на главную площадь, недовольных было уже не меньше двух тысяч человек. По ходу движения толпа распалялась всё больше и к площади перед дворцом прибыла уже впавшей в подлинное неистовство.
— Там золото! — заорал Матео, указывая клинком на дворец. — Золото и еда!
— Золота и еды! — подхватила тысячеголосая толпа.
Дворец вице-короля не являлся крепостью. Сам город не имел оборонительных укреплений, а стены дворца предназначались скорее для обеспечения уединения и спокойствия его обитателей, нежели для защиты. Столица находилась в самом центре Новой Испании, ни один враг не смог бы, даже не встречая сопротивления, добраться дотуда от любого из рубежей быстрее чем за неделю, и за всё время существования колонии никто ещё не угрожал извне безопасности Мехико. Крепостные сооружения отсутствовали за ненадобностью, а ворота вице-королевского дворца, хоть и прочные, едва ли могли служить серьёзной преградой для разбушевавшейся черни.
