И ведь надо же, я почти добрался до вожделенного спуска. Мне осталось преодолеть всего каких-то пять футов, а дальше можно было двигаться почти безопасно. Уж во всяком случае, не цепляясь за отвесную скальную стену на манер перепуганного жука.
Но гора не допустила этого. Видимо, я нанёс ей слишком ощутимую рану, а поскольку она сама была огромной, то и акт её возмездия оказался грандиозен.
Пороховой взрыв, который я устроил, послужил толчком к обрушению всего изрытого туннелями, ходами и кавернами массива.
Гора стала проседать. Давно забытые трещины, щели и дыры в скальном фасаде, включая и ту, из которой я только что вылез, извергали дым и пыль.
Правда, оттуда высунулась также и голова стражника. Лицо его, как и моё, было черно от рудничной пыли. Он выкрикивал ругательства, но какие именно, я разобрать не мог — все заглушали стоны горы.
Она сотрясалась, содрогалась, гремела, ревела — и миллионы тонн камня проседали во внутренние полости, запечатывая их навеки. Прижавшись к утёсу всем телом, я не только слышал, но и ощущал, как рушились один за другим своды пещер и туннелей, причём каждый раз это сопровождалось спазматическими выбросами дыма и пыли сквозь ещё остававшиеся отверстия.
Волчья усмешка исказила моё лицо — я не мог сдержать смеха. Я не только избавил рудник от Гонсало, я избавил гору от рудника!
Я протянул руку, силясь достать до края спускающейся трещины, но зацепиться не успел — мои пальцы схватили воздух. Очередной обвал вызвал толчок, и вздрогнувшая гора стряхнула меня, словно ягуар лесную крысу. Но хуже всего было то, что уступ, за который я держался другой рукой, рухнул.
Оказалось, что я уже ни за что не держусь.
Гора продолжала яростно трястись, но уже сама по себе, без меня. А я падал. Падал! Падал!
В первый миг свободного падения на меня нахлынуло потрясающее ощущение полёта, я успел даже подумать: наверное, нечто подобное испытывают ангелы. С той лишь разницей, что ангелы только летают — они не падают. А вот я определённо падал. Внизу пенился буйный поток, и этот поток приближался ко мне со страшной скоростью.
Помню, в самый последний момент я подумал: интересно, встречу ли я в аду дона Хулио и его родных? После чего лишился чувств.
100
Однако перед тем, как потерять сознание, я успел развернуться в воздухе ногами вниз и хорошенько сгруппироваться, чтобы не разбиться, ударившись о воду при падении плашмя. Мне это удалось: я упал в реку вертикально, вытянув руки по швам. И всё равно стремительное падение с рушащейся горы в бурный поток вышибло из меня сознание.
А вернула его обжигающе холодная, ледяная вода стремительной горной реки, бравшей своё начало на венчающих горы снеговых шапках. Madre de Dios, до чего же было холодно! А ещё я почувствовал сильную боль — при падении я повредил обе лодыжки, подвернул колено и чуть не выбил из сустава левое плечо.
Однако первым, что я услышал, был приглушённый грохот горы, перекрывающий даже рёв потока. Казалось, будто взрывы, ещё более мощные, чем устроенный мной, повторяются снова, снова и снова. Можно было подумать, будто здесь разыгралась битва богов и титанов за гору Олимп. Похоже, я случайно задел какой-то важный нерв массива, может быть его становой хребет, и теперь все щели и трещины, туннели, гроты и пещеры, вплоть до самых укромных уголков, рушились один за другим.
Каждый толчок заставлял содрогаться само речное ложе, расплёскивая и без того бурлящую воду, а в моей голове билась одна-единственная мысль: «Гора возвращает рудники себе».
Тем временем меня несло вниз по течению с невероятной силой, берега проносились мимо с такой скоростью, что я не мог сосредоточиться ни на чём, кроме необходимости держаться на поверхности, что означало оставаться в живых. Ощущение было такое, будто река стала всей моей жизнью, а никакой другой я и не знал. Забылось даже падение — остались только холод, боль и мощь потока. Всё касавшееся горы и рудника тоже вылетело у меня из головы и оказалось где-то за пределами видимости, слышимости, осязаемости. За пределами этой адской стремнины. Я находился посреди бурлящего потока, становившегося всё белее и яростнее с каждым мгновением. Только это одно и имело значение.
Валуны и камни увеличивались в размерах и числе, и я ударялся о них с болезненной регулярностью и возрастающей частотой. Потом река резко, очень резко повернула направо, и без того яростное течение бурлящего белого потока стало просто свирепым. Меня несло, словно щепку, и всё, что я мог осознанно делать, — это удерживать голову над поверхностью.
Новые многочисленные скалы, ещё больше порогов, нескончаемый шум в ушах. Голова моя приложилась к валуну размером с добрый амбар, и я опять наполовину лишился чувств. Меня оглушал грохот, заставляющий вспомнить о взрывах на руднике, однако он был непрекращающимся и, кажется, даже нарастал.
Потом река совершила очередной поворот, и я увидел его — водопад. Меня несло прямо к нему, причём с невероятной скоростью. Всё было кончено.
Я снова падал, однако на сей раз у меня не имелось иллюзий насчёт летающих ангелов. Я летел, как брошенный камень, если только камни способны испытывать боль, и ударился о воду внизу, подняв такой фонтан, словно это был ещё один взрыв порохового заряда.
101
Сколько времени я провалялся в куче деревянных и каменных обломков, прибитых к берегу, сказать трудно. Долгое время я слышал раскаты рудничных взрывов, но потом понял, что гремят они только у меня в голове. По-настоящему же я пришёл в себя, лишь когда осознал, что мне нужно встать и идти. Оставаться в ледяной воде было никак нельзя хотя бы потому, что с каждой минутой задержки увеличивался риск быть пойманным, а стало быть, подвергнутым бичеванию, кастрации, четвертованию, — короче говоря, риск умереть мучительной смертью. Напрягая все силы, я выбрался из завала и вскарабкался на берег.
«Иди вдоль реки! — мысленно твердил я себе. — И держись подальше от рудника!»
Бесцельно, неосознанно, почти теряя сознание вновь, я двинулся вниз по течению, а добравшись до притока, повернул и направился вдоль него, прочь от реки. Как можно дальше от цивилизации, от испанцев, с тем чтобы затеряться в глуши, среди индейцев. Одинокий, грязный, оборванный, промокший насквозь, исцарапанный и избитый, я тем не менее остался в живых, а это уже что-то, да значило. Если мне удастся раздобыть еду, одежду и найти убежище, то я, пожалуй, ещё некоторое время проживу.
Я следовал течению притока, двигаясь вниз по склону холма. Целитель учил меня, что, для того чтобы выжить в дикой местности, всегда нужно идти вниз: вниз по течению, вниз по склону, и сейчас я следовал его советам. Однако, хоть дорога и шла под уклон, местность оставалась гористой, а с приближением сумерек стало заметно холодать.
Вдобавок местность пошла такая, что укрыться там было решительно негде — вместо джунглей или хотя бы густых зарослей лишь редкие деревца да кучки чахлых кустов.
