Я научу тебя приёму, которым ты сможешь воспользоваться в момент отчаяния, когда поймёшь, что противник вот-вот изрубит тебя на куски и ты истечёшь кровью. Итак, ты начнёшь поединок с мечом в правой руке и кинжалом в левой, а когда окажешься вне круга, то неожиданно бросишь кинжал и, возвращаясь в круг, перекинешь клинок в левую руку. Это очень опасный момент, ибо на какой-то миг ты остаёшься без прикрытия, и противник вонзит клинок тебе в сердце, если ты не отклонишь этот удар.
— А как мне отклонить его?
— При помощи щита.
— Какого ещё щита?
Матео засучил рукав и показал мне тонкую бронзовую пластинку, прикреплённую ремешком к предплечью.
— Ты воспользуешься «бронированной рукой», чтобы отбить вражеский клинок.
Разумеется, использовать тайком в поединке доспехи было в высшей степени бесчестно. Да и вероломная смена руки в ходе схватки никак не украшала кабальеро. Но я решил, что лучше уж быть живой свиньёй, чем благородным мертвецом.
74
Когда я в первый раз увидел жену дона Хулио, сеньору Изабеллу, она выходила из кареты, в которой приехала на гасиенду. Зрелище было просто восхитительное. Порхание дорогих шелков и шелест нижних юбок; корсаж из китайского атласа расшит драгоценными камнями; на шее сверкала нитка жемчуга; жемчужные браслеты украшали тонкие изящные запястья. Рыжие вьющиеся волосы ниспадали на плечи.
Я встречал красивых женщин и раньше — ярких мулаток на улицах Веракруса, прекрасных темноглазых индианок из захолустных деревень, — но ни одна из испанок, которых я видел, не могла сравниться с Изабеллой.
Честно говоря, я тогда стоял рядом с помогавшим супруге выйти из кареты доном Хулио, буквально разинув от изумления рот. Наверное, не расстели слуга ковёр на пыльной земле, чтобы защитить туфельки сеньоры, я бы сам кинулся на землю, ей под ноги. А уж когда на меня пахнуло изысканными духами, тут голова моя закружилась и я чуть было не потерял сознание.
Мы с Матео стояли, одетые в лучшие наши наряды, положив руки на эфесы шпаг, вытянувшись в струнку, словно почётная стража королевы. Дон Хулио взял Изабеллу под руку и, прежде чем увести её в дом, остановился перед нами.
— Позволь, дорогая, представить тебе моего юного кузена, Кристобаля, и моего помощника, Матео Росаса де Оквендо.
Зелёные глаза Изабеллы внимательно осмотрели Матео и меня, после чего она повернулась к мужу и заявила:
— Ещё один бедный родственник: нахлебник, которого нужно кормить и от которого придётся прятать столовое серебро.
Так состоялось моё знакомство с доньей Изабеллой.
До этого, с тех самых пор, как я прибыл сюда, и всё то время, когда я пытался преобразиться в кабальеро, усадебный дом был для меня оазисом безмятежного спокойствия. Хотя дон Хулио и нагружал меня учёными штудиями, а Матео за неловкость частенько награждал пинками и оскорблениями, я хорошо питался, спал в настоящей постели и каждую ночь просил доброго Господа не отсылать меня обратно на улицы Веракруса — или на виселицу.
С приездом Изабеллы дом перестал быть благословенным оазисом и оказался в зоне урагана. Эта женщина была в центре всего — требовательная и раздражительная по отношению к слугам, вкрадчиво-нежная по отношению к дону Хулио, грубая с сестрой мужа, его племянницей и «кузеном» и пышущая неприкрытой злобой к Матео. К последнему она относилась так, словно гость в любой момент мог сбежать, прихватив её драгоценности, и называла его не по имени, а не иначе как «этот picaro».
Вскоре мы выяснили, что донья Изабелла приехала не просто повидаться с супругом. Случайно подслушав их разговор в библиотеке, я узнал, что жена дона Хулио здорово превысила расходы на содержание их городского дома в Мехико и мнилась требовать новых денег. Наш хозяин страшно разозлился, потому что средства Изабелла хотела получить отнюдь не малые. За несколько месяцев она потратила на содержание дома сумму весьма внушительную, предназначавшуюся на целый год, поскольку Изабелла просто купалась в роскоши и содержала целую армию слуг.
Она заявила дону Хулио, что деньги якобы были украдены, но призналась, когда он стал расспрашивать её, что не сообщала об этой пропаже ни вице-королю, ни кому-либо ещё.
На четвёртый день пребывания Изабеллы я нечаянно увидел её скрытую красоту. Зайдя в переднюю перед спальней дона Хулио за оставленной там книгой, я наткнулся на Изабеллу, принимавшую горячую ванну с розовыми лепестками.
Я замер на месте, а Изабелла, не потрудившись даже прикрыть свою обнажённую грудь, подняла на меня глаза.
— Ты вообще-то красивый юноша, — спокойно произнесла она, — но тебе нужно сбрить эту вульгарную бороду.
Я бежал оттуда в ужасе.
— Она супруга дона Хулио, — сказал мне Матео. — Мы должны уважать её и не сметь смотреть на неё с вожделением. Жена друга неприкосновенна.
Матео произнёс это с такой горячностью, что я испугался, уж не заподозрил ли он меня в подобных мыслях. Кроме того, я взял на заметку его последнее заявление. Вообще-то Матео любил великое множество чужих жён, и это никак не противоречило кодексу hombria. Как я понял, спальня жены друга являлась запретной территорией, но все прочие замужние женщины считались честной и законной добычей.
Для женщин тоже существовал свой кодекс. Предполагалось, что до брака они должны хранить целомудрие, а выйдя замуж — неколебимую верность. Э, amigos, разве я говорил, что жизнь устроена справедливо?
Порой Матео ощущал себя на гасиенде пленником. Он был человеком действия, и надзирание за vaqueros было не тем занятием, которое могло его удовлетворить. Бывало, что он пропадал неделями, а когда возвращался, его одежда и тело выглядели как шкура кошки, которой пришлось сразиться со стаей хищных псов. Один раз он взял меня с собой, и мы несколько дней усиленно скакали верхом по маршруту, обозначенному на карте сокровищ, в поисках легендарного золотого рудника Мотекусомы, которого, как вы помните, испанцы почему-то именовали Монтесумой.
Матео выиграл этот план, руководствуясь которым хотел отыскать спрятанные сокровища, в карты, и вопрос о его подлинности не обсуждался. Большие города мы объезжали стороной, но скакать верхом по дорогам и искать спрятанные сокровища уже само по себе было увлекательным занятием. Правда, тайного рудника мы так и не нашли, но своё подозрение насчёт того, что Матео обдурили, использовав в качестве ставки в игре поддельную карту, я предпочёл оставить при себе.
— Только сам Монтесума знал местонахождение этого рудника, — сказал Матео. — Работали на нём рабы, которых никогда не выпускали на поверхность, так что они не видели ни дневного света, ни других людей. Раз в год они передавали Монтесуме золото лично, никаких посредников не было.
