Чтобы сделать шевелюру Матео похожей на инспекторскую, я выкрасил его волосы отваром коры, которым индейские женщины красили ткани. Мой друг не расставался с моноклем: так называлась линза, которую инспектор вставлял в глаз при чтении. Во-первых, Матео входил в образ, а во-вторых, хотел остаться неузнанным, когда вернётся в город в обличье кабальеро.
Я использовал способ маскировки, заимствованный у Целителя: понюхал щепотку цветочной пыльцы, от которой нос раздувался, а черты лица искажались. Вообще-то слуг всё равно никто не запоминает, но на всякий случай я хотел быть уверенным — если что, будут искать малого со здоровенным носом.
Матео сочинил историю, с помощью которой намеревался ограничить наши контакты со служащими монетного двора.
— Понимаешь, тамошний управитель наверняка станет всячески обхаживать инспектора, чтобы расположить его к себе, — будет поить вином, может быть, предлагать ему услуги красивых женщин. Мы, однако, сразу скажем, что, мол, я задержался с выездом из Веракруса из-за приступа vomito negro и сейчас спешу поскорее завершить свои дела в этой проклятой колонии и вернуться в Испанию. Мне некогда отвлекаться, нужно как можно скорее закончить проверку и поспеть в Акапулько на корабль, отплывающий в Лиму.
Когда мы наконец миновали дамбу и въехали в город, на меня, как я ни пытался сосредоточиться на мыслях о монетном дворе, нахлынули воспоминания. Увижу ли я образы из прошлого — Елену, Луиса, де Альву, даже Изабеллу? И если да, то смогу ли сохранить самообладание — или удержать кинжал в ножнах?
Матео вышагивал напряжённо, словно ему засунули в задницу рукоять шпаги, а я тащился за ним, шаркая ногами, точно был слишком туп и ленив, чтобы сначала их поднимать, а потом ставить на пол. И всюду таскал за своим господином футляр из тонкой кожи, где лежали бумаги, подтверждавшие его полномочия.
Первым делом мы выяснили, что управляющего монетным двором на месте нет. Он находился в Секатекасе, следил за отгрузкой серебра, которое предстояло сначала доставить на монетный двор для апробации, а затем отправить в Испанию на кораблях казначейского флота.
А вот его помощник встретил нас не слишком приветливо.
— Пять лет назад здесь уже проводилась подобная проверка, — угрюмо заявил он, — результатом чего стал представленный Совету по делам Индий отчёт о состоянии дел, насквозь лживый и клеветнический. Между тем мы управляем лучшим монетным двором во всей Испанской державе, причём с наименьшими затратами.
— А вот это мы и проверим, — надменно заявил Матео. — К нам поступили сведения, что дело у вас поставлено из рук вон плохо, чеканка никудышная, вес не выдерживается, вовсю процветает казнокрадство, а серебро от вас так и утекает — где ручейками, а где и реками.
— Ложь! — возмущённо вскричал чиновник. — Гнусная ложь! Наши монеты — это произведения искусства! Вес у всех слитков самый точный, пробы тоже!
Не знаю, как уж там насчёт слитков, но монеты, и золотые и серебряные, моему алчному взгляду lépero и вправду представлялись прекрасными.
Прежде чем расстаться с настоящим инспектором, мы вызнали у него кое-какие сведения насчёт работы монетного двора. Оказалось, что поджаривание пяток на огне весьма способствует разговорчивости.
Вот чем, как мы выяснили, занимались на монетном дворе. Туда доставлялись ценные металлы — в основном слитки серебра, но также в некотором количестве золото и медь. На монетном дворе пробирщики устанавливали точный вес и чистоту поступившего металла, служащие казначейства отделяли пятую часть — королевскую долю, а чеканщики превращали слитки в тысячи монет. Предполагалось, что здешний монетный двор чеканит только серебряные реалы и медные мараведи, но все знали, что время от времени здесь штампуют и золотые монеты. Ценность медяков была невелика, за целую пригоршню их можно было получить разве что несколько тортилий. Серебряные реалы различались по весу: от «четвериков» до так называемых восьмёрок.
Как и все остальные государственные должности, должность управляющего Casa de Moneta, монетным двором, покупалась у короля. И уж конечно, человек, заплативший немалые деньги, стремился возместить затраты и сверх положенного дохода получал дополнительный, прибегая ко всякого рода мошенническим ухищрениям.
Всё в той же доверительной беседе возле костра инспектор сообщил нам, что, собственно говоря, собирался искать — излишки золота, свидетельствующие о проведении монетным двором неучтённой чеканки золотой монеты (ибо исключительное право её выпуска предоставлялось лишь монетным дворам Испании), а также свидетельства того, что серебряная монета ссыпалась в мешки из грубой ткани — для уменьшения веса серебра в сравнении с номиналом. Эта мошенническая уловка, называвшаяся верчением, осуществлялась весьма незамысловатым способом — специально нанятые индейцы часами трясли и вертели мешки с монетами. Те тёрлись одна о другую, и, хотя вес каждой отдельно взятой монеты изменялся незначительно, практически незаметно, на холстине оседала серебряная пыль. Когда через верчение проходили тысячи монет, количество полученного таким образом серебра оказывалось весьма существенным.
Ещё больший навар давало использование облегчённых гирь, что уменьшало реальную ценность королевской пятины, тогда как незаконная прибыль делилась между поставщиками серебра и управляющим монетным двором.
Впрочем, будучи отпетыми мошенниками, мы с Матео годились для выявления всяческих махинаций даже лучше, чем инспектор, этот бюрократ и чинуша. Дай нам время, мы могли бы вывести на чистую воду всех угнездившихся на монетном дворе жуликов и разоблачить все их уловки, но наша задача заключалась не в пресечении чьих-то преступных действий, а в планировании своих собственных.
И в первую очередь следовало разведать, где внутри находятся основные ценности и как они охраняются.
Само здание выглядело настоящей крепостью. Наружные стены имели толщину в два фута, на уровне первого этажа окна отсутствовали, а на втором были забраны толстыми и частыми железными решётками. Однако полы на обоих этажах были деревянными. Во всём здании имелась только одна, располагавшаяся в самой середине фасада, прочная дверь в фут толщиной, а стояло это строение особняком, ни одно другое здание к нему не примыкало. На ночь внутри монетного двора оставались двое стражников. Всякий входивший на монетный двор подвергался тщательному досмотру.
Слитки серебра и золота складывались на железные полки и прочные железные столы. Казалось, это добро только и ждало, чтобы кто-то вынес его наружу.
Похоже, существовало лишь два способа проникнуть без дозволения внутрь — высадить дверь или проделать взрывом брешь в стене. И то и другое повлекло бы за собой тревогу и мгновенное появление сотен вице-королевских soldatos.
Матео углядел тайник, где хранили те самые мешки для верчения, причём на некоторых из них даже сохранились следы серебряной пыли. Это, конечно, было сущей ерундой, но Матео вёл себя так, словно выявил неопровержимые доказательства страшных злоупотреблений, и с несчастным помощником управляющего говорил сурово и резко, недвусмысленно намекая на неминуемую тюрьму, а то и виселицу. К тому времени, когда они с Матео удалились в кабинет чиновника, бедняга весь позеленел и обливался от страха потом. Спустя мгновение Матео вышел, и мы «отбыли в Лиму».
