Эта пьеса, именуемая обычно просто «Celestina о Tragicomedia de Calisto у Melibea»[13], никак не являлась сценической новинкой — её первая постановка относилась к 1499 году, то есть состоялась спустя семь лет после открытия Нового Света и за двадцать лет до падения державы ацтеков. Трагедия двух влюблённых представлялась публике в двадцати одном проникновенном акте.
Селестиной звали сводню, подбиравшую для своих клиентов — мелкого идальго Калисто и Мелибеи, девушки из знатной семьи, богатой наследницы, — подходящую пару. Однако вышло так, что эти двое встретились, полюбили друг друга и бросили вызов обычаям, не только объяснившись в своих чувствах, но и вступив в связь.
Однако самым ярким персонажем, подлинной героиней пьесы была Селестина, живое воплощение хитрости и коварства. Её грубые шутки и иронические замечания неизменно восхищали публику. Однако жадность и вероломство в конце концов доводят её до погибели. Получая за сводничество золото, эта особа отказалась делиться им с другими участниками заговора, которые сперва убили её, а потом и сами были убиты разгневанной толпой.
Но ничто не могло избавить влюблённых от предначертанной им участи, ибо их неодолимая страсть стала орудием рока. Калисто погиб, упав с лестницы, что вела к окну возлюбленной, а Мелибея — лишившись возлюбленного и чести, которую она утратила вместе с девственностью, — сама бросилась с башни.
— Их попытка бороться с судьбой была с самого начала обречена, — пояснила Ана, когда наш экипаж ехал к театру. — Рок и обычай — вот что предопределило их конец и так или иначе определяет конец каждого из нас, демонстрируя тщетность попыток противоборствовать богам.
— А кто автор? — поинтересовался я.
— Один законник, обращённый еврей. Первая публикация была анонимной, потому что он опасался святой инквизиции.
Во время спектакля я понял, что его опасения были не напрасны. Язык пьесы отличался вольностью и грубостью — Селестина без конца отпускала вульгарные шуточки вроде того, что «penes молодых людей похожи на жала скорпионов, опухоль после укуса которых проходит только через девять месяцев». Один из персонажей обвиняет Селестину и её компаньонку в том, что в результате беспрерывных посещений мужчин они натёрли себе на животах мозоли. Попадались даже намёки на совокупление женщин с животными, хотя к невинной и прекрасной Мелибее это не относилось.
Думаю, случись чопорным инквизиторам из Новой Испании посмотреть от начала до конца двадцать один акт «Селестины», с её похотливыми, порочными, суеверными и злыми главными персонажами, на них напали бы корчи.
Я представил себе, как в качестве вершителя высшей справедливости силком привожу этих ханжей в театр, связываю их, пришпиливаю им веки, чтобы нельзя было закрыть глаза, и заставляю снова и снова смотреть представление.
Но я совсем забыл про помидоры. Вам наверняка интересно, зачем мои спутницы принесли с собой целых две корзинки?
Когда мы вошли в «яму», она была заполнена непрерывно гомонившим народом. Судя по всему, эта публика не только хорошо знала пьесу по прежним постановкам, но и смотрела спектакль в исполнении этой труппы уже не в первый раз. Уличные торговцы и ремесленники обсуждали игру актёров, все их успехи и недочёты с таким жаром, словно каждый из них сам являлся автором пьесы. И вот что интересно: представление устраивалось в дневное время, при естественном освещении, а ведь все зрители из «ямы» зарабатывали на жизнь своим трудом. Но это не помешало им оставить рабочие места и пренебречь заработком ради зрелища.
Но как я понял, все эти зрители требовали хорошей игры и были беспощадны к огрехам.
— Если мы платим деньги, пусть нам показывают настоящее преставление, — заявила Ана. — Когда я играла на сцене, платой были монеты, которые зрители швыряли мне под ноги, и, если моя игра не нравилась публике, я оставалась голодной. ¡Bolo![14] — неожиданно вскричала она и запустила помидором в актрису, плохо, по её мнению, сыгравшую в одном из эпизодов.
Ана и Фелиция были не единственными, кто помнил многие строки из пьесы наизусть. Некоторые, особо неприличные, реплики мушкетёры выкрикивали одновременно с актёрами. Очень скоро и зрелище, и всё, что ему сопутствовало, захватило меня, да так, что я и сам начал швыряться помидорами.
После представления мы вернулись в просторный особняк Аны, причём по пути я часто замечал обращённые ко мне дразнящую улыбку и соблазнительный взгляд Фелиции.
Первым делом хозяйка предложила всем нам искупаться в её бассейне.
Бассейн в доме остался ещё от старой римской бани, и особняк Аны был далеко не единственным в городе перестроенным на современный лад жилищем, где сохранились остатки древних удобств.
К тому времени мне уже случалось принимать ароматные ванны в компании Аны, но, признаться, предложив купаться втроём, она меня всё-таки удивила.
— Возлюбленный Фелиции уже месяц как в Мадриде, — сказала Ана.
Мне стало интересно: ведь этот возлюбленный был не кем иным, как младшим братом того самого графа Лемоса, любовника и покровителя самой Аны. Причём, как я слышал от неё раньше, отдавал предпочтение мужчинам.
— Но он должен соблюдать видимость приличий, — пояснила она. — Вот почему Фелиция такая прекрасная актриса.
Честно говоря, я не очень понял, что имелось в виду.
Ана уже плескалась в воде, когда я, обвязав чресла полотенцем, спустился в бассейн и погрузился в расслабляющую тёплую воду. Фелиция сидела на краю, завёрнутая в полотенце. Неожиданно Ана потянулась, ухватилась за полотенце и сдёрнула его с Фелиции, так что, прежде чем та успела соскользнуть в воду, я понял-таки, что подразумевалось под словами «прекрасная актриса».
Но в конце концов, если Каталина де Эраузо, эта монахиня-разбойница, могла морочить головы королям и папам, то почему бы Фелиции — или как бы там парня ни звали — не может дурить высшее общество Севильи?
111
Энтузиазм Аны по части посещения театров, светских приёмов и занятий любовью был неисчерпаем, так что я, с её лёгкой руки, был полностью поглощён всеми этими приятными делами и сожалел только о том, что редко виделся с Матео. Поначалу его имя было на языке у каждого: в обществе только и толковали, что о кабальеро, вернувшемся из Нового Света с полными карманами золота. Мой друг превратился в живую легенду, чего только о нём не рассказывали. Я собственными ушами слышал историю о том, что Матео якобы разыскал затерянный остров Калифорния, где восседающая на троне из чистого золота царица амазонок попирает стопами черепа несчастных, оказавшихся в её владениях в результате кораблекрушений.
Но чаще всего судачили о том, будто бы он, исследуя пустынные земли к северу от Рио-Браво, обнаружил легендарные Семь Золотых Городов.
