Вообще это очень печальная история. Мой собственный отец был слаб и произвёл на свет слабого сына. Моя мать презирала слабость, она рано поняла, что я никак не соответствую её чаяниям, и задалась целью хотя бы внука вырастить таким, чтобы он оправдал её надежды. И не прогадала. Пока я проводил время за кубком и карточным столом, мальчик впитывал её алчность и беспощадность. С каждым годом я становился всё слабее, а Луис, наоборот, всё сильнее.
Дон Эдуардо снова отсалютовал мне кубком.
— Такова, дон Карлос, печальная повесть моей жизни.
И тут меня осенило:
— Это Елена просила вас поговорить со мной? И она сказала вам, что любит меня?
— Да. Елена любит и уважает вас, а потому хочет, чтобы вы прожили долгую и счастливую жизнь, чего никак не случится, если вам вздумается вступить из-за неё в противоборство с Луисом. Сегодня она не будет с вами танцевать вообще и больше не увидится с вами, кроме как на людях. Это делается, чтобы защитить вас.
Я начал было возмущённо говорить, что не нуждаюсь в защите, но дон Эдуардо схватил меня за руку.
— О, моя матушка обратила внимание на нашу беседу. Пойдёмте, я представлю вас ей.
Он повёл меня к пожилой даме, сидевшей в кресле по другую сторону залы.
— Проведя с ней несколько минут, вы узнаете о Луисе больше и поймёте его лучше, чем если бы размышляли о нём целый год.
Я рассеянно следовал за своим новым знакомым, поскольку внимание моё было приковано к Елене. Пусть она танцевала с другим кавалером, но, когда пара проплывала мимо, я успел послать ей улыбку. Она слабо улыбнулась в ответ и быстро отвернулась. И только после этого ко мне возвратилась некоторая ясность мысли. Я с ужасом понял, что мать дона Эдуардо и есть та самая старая матрона, которая добивалась моей смерти.
— Надо полагать, наслушавшись о вас от Луиса нелицеприятных отзывов, моя мать не прочь познакомиться с вами сама. Не обессудьте, если это будет выглядеть так, словно она примеривает вас к эшафоту. Устроить брак Луиса с Еленой стоило ей немалых трудов, и теперь даже намёк на малейший разлад повергает её в бешенство.
Мог ли я под благовидным предлогом улизнуть? Да, такая возможность у меня имелась. Но я провёл полжизни, пытаясь укрыться от необъяснимой злобы старой матроны, мне это надоело. Ноги сами несли меня к ней за ответами на давние вопросы.
— Вижу, что ваша матушка и Луис друг друга стоят, — сказал я с невесёлой усмешкой. — Оба сущие гадюки.
Дон Эдуардо покосился на меня. Несмотря на все его откровения, высказываться вот так о его матери с моей стороны было не слишком-то учтиво. При иных обстоятельствах одна эта фраза могла бы стоить мне вызова на дуэль.
— Не стоит так уж её винить. Всякая мать, имея такого сына, как я, вынуждена гадать, чем же она прогневала Господа.
Когда мы приблизились и старушечьи глаза встретились с моими, меня, хотя моя воля и была собрана в кулак, невольно передёрнуло. Во мне всколыхнулась волна ярости — ведь именно эта проклятая ведьма послала Рамона убить отца Антонио.
Одолеваемый гневом, я вырвал руку у дона Эдуардо в тот самый миг, когда старуха вдруг охнула и приподнялась.
— Что такое... В чём дело? — не понял дон Эдуардо.
Задыхаясь, с болезненным стоном старуха шагнула вперёд. Лицо её побелело, глаза расширились, она пыталась что-то сказать, но пошатнулась и упала ничком на пол.
Дон Эдуардо с криком бросился к матери, а спустя мгновение рядом с ним уже оказался Луис. Вокруг упавшей женщины тут же образовалась толпа, сквозь которую мне пришлось проталкиваться. Старухе хотели помочь, но она отказывалась и лишь жестами подзывала поближе сына и внука. Когда те склонились над ней, она прошептала что-то дрожащими губами, после чего оба — дон Эдуардо и Луис — воззрились на меня. С тем же невероятным изумлением, что появилось в глазах старухи, когда она меня узнала.
Я встретил их взгляды с вызовом, ибо, даже не слыша её последних слов, понимал, что они должны привнести в мою жизнь ещё большую сумятицу. Злобная старуха только что поделилась с сыном и внуком какой-то страшной тайной, той самой тайной, что отравляла мне жизнь с самого рождения.
Даже не будучи услышаны, эти слова перевернули мне сердце и заставили волосы встать дыбом.
Мой взгляд перебежал с тех двоих, что стояли на коленях рядом со старухой, на зеркало позади них. В нём я увидел собственное отражение.
И понял всё.
122
Глаза старухи преследовали меня даже в тревожном сне, что последовал за ещё более тревожным бодрствованием.
Когда я вернулся с вице-королевского бала в наш дом, Матео там не было. Я уехал, воспользовавшись суматохой, пока продолжали судачить о кончине матроны. Елена попыталась задать мне вопрос, когда я проталкивался сквозь толпу, но ответа не получила. Я проигнорировал её.
Дома меня ждало сообщение о том, что мой друг отбыл «утешить» дочь дона Сильвестро. По представлению Матео, «утешить» женщину означало доставить ей удовольствие в постели. Ну а заодно и получить удовольствие самому.
Образы покойных друзей — отец Антонио, Целитель, дон Хулио, Инес и Хуана — преследовали меня всю ночь, вторгаясь в мои сны и то и дело заставляя пробуждаться. Да и то сказать: один лишь Целитель покоился с миром. Остальные не находили упокоения, ибо оставались неотомщёнными.
Но чаще всего мне являлась зловещая старуха. Круг судьбы замкнулся: я опять встретился с той самой женщиной, которая там, в Веракрусе, когда-то давно положила всему начало.
Я никогда не понимал той звериной ненависти, которую испытывала ко мне старуха, и связывал это с чем-то вроде кровной мести, но теперь всё прояснилось. Когда я увидел рядом всех троих — умирающую старуху, её сына и внука, — на меня вдруг снизошло озарение, пролившее свет на тайну, что властвовала над всей моей жизнью. И когда это произошло, я почувствовал, как земля уходит у меня из-под ног.
Рано поутру ко мне явился слуга, сообщивший, что дон Эдуардо ожидает меня в своей карете и просит составить ему компанию на прогулке, ибо у него есть ко мне разговор.
Не могу сказать, что я ждал этого приглашения, но и особым сюрпризом для меня оно не стало: то была очередная сдача богинь судьбы.
Я вышел и сел в карету к дону Эдуардо.
— Ты не против, если мы проедемся вдоль Аламеды? — спросил он. — Люблю бывать там поутру, наслаждаться прохладой, тишиной и спокойствием. Днём это уже не то — шумная толпа, сплошная суета и тщеславие.
Я сидел тихо, прислушиваясь к перестуку колёс, не глядя специально на своего спутника, но и не избегая его взгляда. После столь тревожной ночи на меня вдруг снизошло странное спокойствие. Такого я, пожалуй, не ощущал с тех самых пор, как полжизни назад стал беглецом в Веракрусе.
