Евдоксий низко поклонился, длинные одежды обвились вокруг его ног, точно завеса, седая борода прикоснулась к груди, и он по-восточному опустил руку на пояс.
— Меня прислали ваши братья гунны, великий Гейзерих.
— Гунны не мои братья.
— Неужели? — Осмелевший Евдоксий приблизился к трону. — Разве оба ваши королевства не сражаются с Римом? Разве вы не стремитесь завладеть его золотом и пополнить казну? И разве завоевания Аттилы и ваш захват Карфагена не являются знамением Божьим или всех богов, указывающим на то, что пришло время править миром по-новому? Аттила благословил меня на встречу с вами, Гейзерих. Он хочет договориться и заключить союз. Запад по-прежнему чувствует гнев Аттилы, но его, да и всех гуннов соблазняют появившиеся возможности. Аэций — грозный враг, но лишь когда речь идёт об одной битве. Если Аттила нападёт на Галлию, а вандалы в это время атакуют Италию с юга, никакая римская армия со всеми её силами не устоит перед нами.
Гейзерих задумался, очевидно окинув мысленным взором огромные территории будущих военных действий.
— Это дерзкий план.
— Это логичный план. Рим удерживает власть, сражаясь с отдельными племенами и странами или натравливая их друг на друга. Министры в Равенне ловко манипулируют своими врагами и смеются над ними, Гейзерих. Я сам вырос в этом мире и видел их. Однако если гунны и вандалы выступят вместе с гепидами и скирами
[31], пиктами и берберами, то, возможно, человек, которого я сейчас вижу, станет следующим императором.
Их разговор слушали придворные Гейзериха: варвары всегда держались открыто и не любили тайн. Они утверждали, что сначала необходимо выяснить все подробности плана и обсудить их, а уж потом принять решение. Когда Евдоксий произнёс последние слова, воины одобрительно вскрикнули и затопали ногами. Послышался звон кубков, мечи зазвенели о мраморный пол. Грек понял, что они готовы биться до победного конца и половина его миссии выполнена. Вандалы поверили, что их король будет императором Рима! Однако сам Гейзерих молчал и, похоже, боялся что-либо обещать.
— Кто же станет императором, я или Аттила?
— Возможно, вы разделите империю и будете править оба — по римскому образцу.
— Хм-м... — Гейзерих забарабанил пальцами по подлокотнику трона. — А почему ты явился ко мне с этим предложением, лекарь? Отчего ты не вскрываешь ланцетом нарывы и не варишь зелья?
— Я сражался с Аэцием и его союзниками в Восточной Галлии. Я видел бедняков, мечтавших освободиться от римской тирании. Все они были уничтожены, да и сам я едва сумел спастись. Аттила принял меня, но я никогда не забывал о своём народе. Кто я такой? Обычный лекарь? Да, но я исцеляю недуги как политический вождь. Это моя профессия, равно как и медицина. Моя миссия — добиться, чтобы вы и Аттила поняли: ваши интересы совпадают с чаяниями всех добрых людей.
— Ты складно говоришь и умно рассуждаешь. Однако этот Аэций — твой враг, а не мой.
Евдоксий кивнул, словно он предвидел возможное возражение короля.
— А вот Теодорих и вестготы — ваши враги, а не мои.
Вандалы сразу смолкли, как будто на солнце внезапно набежала тёмная туча. Римляне были их мишенью, огромной отарой жертвенных овец. Но воинственные вестготы, поселившиеся в Юго-Западной Галлии, стали их непримиримыми врагами и грозной силой, столь же опасной, как они сами. Их соперничество продолжалось десятилетиями, и распри двух германских племён сменились военным противоборством. Некогда римская принцесса Плацидия вышла замуж за вестгота, и с тех пор племя возгордилось, решив, что оно унаследовало римскую цивилизацию, а быть может, и влило в неё свежую кровь. Да чем они лучше вандалов!
Король Гейзерих попытался «залатать давнюю брешь» и примириться с вестготами, женив своего сына на дочери короля Теодориха, то есть объединив племена кровной связью. Однако когда римский император Валентиниан предложил в жёны юноше свою дочь, вандалы сразу согласились с ним породниться: как-никак, это был более престижный и политически важный брачный союз. Гейзерих постарался отделаться от вестготской невесты, отправив принцессу Берту назад к её отцу, в родную Галлию.
Тут-то и начались проблемы. Надменные вестготы отказались признать развод уже обвенчанной Берты ради брака принца вандалов с новой римской женой. Более того, римская принцесса как верующая христианка не могла допустить полигамии. После отказа вестготов последовали обвинения, за ними — оскорбительные выпады, и наконец Гейзерих в порыве пьяного гнева набросился на Берту. Он собственноручно отрезал ей нос и уши, а затем отослал униженную и изувеченную принцессу к отцу. Прошло уже несколько лет, но он по-прежнему опасался мести Теодориха. Перспектива войны с вестготами была страшнее любого ночного кошмара.
— Не напоминай мне об этом поросячьем дерьме. О вестготах не следует говорить при моем дворе, — пробурчал он в ответ.
— Аттила стремится завоевать земли вестготов, — пояснил Евдоксий, — поэтому Аэций надеется лишь на Теодориха. Умоляю вас, Гейзерих, заключите союз с Аттилой, начните эту войну, и ваш злейший враг станет врагом гуннов. Как только вы бросите вызов Риму, гунны нападут на Теодориха. Даже если Аттила не уничтожит вестготов, он нанесёт им болезненный удар. А вы тем временем завоюете Италию. Однако Аттила должен знать, что вы готовы атаковать римлян с юга и раздробить их силы. В противном случае он не выступит в поход. Так что этот альянс выгоден всем нам.
— Когда же выступит Аттила?
Евдоксий пожал плечами.
— Он ждёт знамений и знаков свыше. А также вестей из Карфагена. Одно ваше слово поможет ему принять решение и направить в Галлию войска. Ну как, вы согласны? Что мне ему передать?
Гейзерих ещё немного подумал. Он представил себе, как ему удастся натравить римлян на гуннов, а гуннов на вестготов, а потом вступить в войну и собрать воедино куски бывшей империи. Король знал, что в ходе этих ожесточённых баталий первым погибнет лекарь с его жалкими крестьянами. Их попросту растопчут сражающиеся армии, но разве бывают войны без сотен и тысяч жертв? Слабые всегда уступают место сильным, а услугами глупцов вроде этого лекаря пользуются умные. Да его и сейчас можно использовать, но как бы это лучше сделать?
Гейзерих поднялся с трона, припадая на хромую ногу.
— Я хочу предложить вашему королю кинжал, украшенный драгоценностями. Он — знак согласия и наглядное доказательство моих слов. Можете мне верить. Я сам вынул этот кинжал из разрубленного на куски тела римского генерала Авзония, — произнёс он. — Все знают, что это моё любимое оружие. Отдай его вашему королю и скажи великому Аттиле, что если римляне и вестготы — его враги, то я — его друг.
