— Вы глупец, — прошипел Максимин.
— Я лишь сказал правду, — огрызнулся Бигилас.
— Правду, из-за которой нас зарежут или распнут на кресте.
— Когда говорит Аттила, земля дрожит от страха, — злобно пробурчал Эдеко. — Возможно, вам тоже пора вздрогнуть, римляне, и пополнить ряды ваших собратьев там, на берегу.
Никто больше не решался спорить. Мне стало ясно, что наши жалобы и упрёки гуннам, устроившим резню на берегу, вывели варваров из равновесия. Разве они были в этом виноваты?
Напряжение стало просто невыносимым.
Бигилас в страхе глядел по сторонам, не зная, просить ли ему прощения или бежать. Он бессмысленно открывал рот и снова закрывал его.
Рустиций решил прийти на помощь собрату-переводчику, хотя, как я знал, он едва выносил претенциозность последнего.
— Настоящие римляне никогда не дрожат от страха, по крайней мере не больше любого настоящего гунна, — попытался защитить он всех нас. — Вам легко быть храбрым, Эдеко. Вино разгорячило вас, и вы взялись за меч, в то время как Бигилас безоружен, как и все мы.
— Тогда вооружитесь хоть чем-нибудь, — злобно усмехнулся гунн.
— Я вооружусь при первой возможности и не дам вам нового повода для убийства мирных жителей, вроде ваших жертв на берегу. — Рустиций был твёрд и упрям.
Меня поразило его мужество: я даже не подозревал, что он способен бросить вызов гуннскому военачальнику.
— Не испытывай меня, мальчик.
— Я не мальчик, а настоящие мужчины обходятся без угроз и не выдают убийство за сражение.
— Ради бога, — простонал Максимин, опасаясь, что миссия закончится, так толком и не начавшись.
Костяшки пальцев Эдеко побелели, когда он сжал рукоятку меча. Нужно было что-то делать.
— Вы неправильно поняли наших спутников, — проговорил я, не узнав собственного голоса. Он зазвучал как-то странно: со скрипом и излишним пафосом. Я был самым младшим в нашей группе, да и выглядел безобиднее прочих, так что, пожалуй, мог бы смягчить конфликт. Залпом осушив чашу, я произнёс уже обычным тоном: — Вам известно, что, выпив больше, чем следует, наш переводчик Бигилас бывает неосторожен и не отвечает за свои слова. Он собирался воздать почести Аттиле, поскольку ваш король, будучи смертным, прославился не меньше нашего императора с его божественной властью. Он вовсе не желал его оскорбить, Эдеко, а, напротив, хотел превознести Аттилу.
— Ерунда. Я не верю молодому римлянину. Он просто пытается спасти свою жизнь, — хмыкнул Скилла.
— Я пытаюсь спасти это посольство.
Нависло долгое молчание, пока гунны взвешивали все «за» и «против», размышляя, могут ли они принять моё сомнительное извинение. Если они убьют нас, то и Аттила, и Хризафий пожелают узнать почему.
— Так ли это? — обратился к Бигиласу Эдеко.
Переводчик смутился и занервничал. Он смотрел то на меня, то на гунна.
— Отвечайте ему, вы, идиот, — пробормотал Максимин.
— Да, — наконец выдавил из себя Бигилас. — Простите меня, пожалуйста. Я не хотел никого обидеть. Весь мир знает о величии Аттилы.
— И никто из римлян не стал бы это отрицать, — добавил Максимин. — Ваш господин — самый могущественный монарх в Европе, Эдеко. Ладно, ладно, Скилла, Онегез, успокойтесь. Положите ваши мечи в ножны и садитесь. Прошу извинить нас за это недоразумение. Мы везём вам много даров — жемчуга из Индии и шелка из Китая. Я хотел дождаться, пока мы доберёмся до Хунугури, но, возможно, принесу их сейчас. Как знак наших добрых намерений.
— Сначала выпей за Аттилу, — приказал Бигиласу Эдеко.
Бигилас кивнул и, торопливо подняв чашу, допил её содержимое до последней капли. Затем опустил её и вытер рот.
— За Аттилу, — прохрипел он.
— И ты, — обратился Эдеко к Рустицию. Он положил свой меч в ножны и стоял с пустыми руками, готовый к отпору. — Думаешь, я тебя испугался? Да я в любую минуту могу с тобой расправиться.
Рустиций плотно сжал губы и негромко проговорил:
— По-моему, мы должны вести себя друг с другом, как люди, а не как дикие звери.
Это было отнюдь не то униженное извинение, которого добивался от него гунн. С тех пор Эдеко стал держаться с Рустицием подчёркнуто холодно, а вот с глуповатым Бигиласом вёл себя совсем иначе. Проявив мужество, Рустиций нажил себе врага. Однако гунн всё же подсказал ему выход:
— Тогда выпей за моего короля.
Рустиций пожал плечами — почему бы и нет?
Все остальные вновь подняли чаши:
— За Аттилу!
После этих слов мы вновь уселись у костра, а рабы по приказу Максимина принесли дары. Сенатор старался делать вид, будто ничего не произошло, однако всех нас утомил этот напряжённый вечер. Вскоре мы поднялись и покинули гуннов.
— Возможно, твоя находчивость спасла нам жизнь, Алабанда, — шепнул мне Максимин, когда мы двинулись в темноте к нашим палаткам. — Этот дурак Бигилас мог бы нас всех погубить. Когда-нибудь ты с твоим умом тоже сможешь стать послом.
Я по-прежнему дрожал, полагая, что впервые увидел истинную сущность наших спутников-варваров. Стоило их обидеть — и они превращались в ядовитых змей.
— Мне кажется, я буду счастлив, если просто сумею сохранить голову на плечах. Не думал, что он осмелится возразить Эдеко. Вот Рустиций — другое дело.
— Да, он упрямый храбрец, но оскорблять гуннов рискованно. А у тебя хватило ума выслушать их и уж потом вступить в разговор. Я чувствую, что ты многое понял. Не забывай, что варвары совсем не похожи на нас и что все они отличаются друг от друга. Франки и бургунды прежде тоже бывали заносчивы, но теперь они наши союзники в Западной империи. А грозные кельты стали мирными гражданами Галлии. Гунны оказались смелыми наёмниками и в то же время — непримиримыми врагами. Весь секрет в том, чтобы не раздражать потенциальных противников, а приобретать потенциальных друзей. Империя способна победить, лишь натравливая одних варваров на других. Тебе понятно, о чём я говорю, мой писец?
Да, мне было понятно, что мы пытались усмирить шакалов.
Глава 8
ГОСТЕПРИИМСТВО ГУННОВ
Следующим утром, когда мы спускались к равнине Маргус, Скилла подъехал ко мне на своём коне. Он был задумчив и явно не собирался бросать мне вызов. После бурного вечера, ссоры и выпитого вина мы оба плохо соображали и говорили вполголоса.
Гуннский воин просто спросил меня:
— Скажи мне, римлянин, в какого бога ты веришь?
Я помотал головой, чтобы она хоть немного прояснилась, и подумал, что сейчас ещё слишком рано для теологического спора.
— Конечно в Христа. Ты слышал об Иисусе? Он — Бог римского мира.
