— Перестань плакать, — обратился к ней гунн на своём непонятном языке. — Ведь я спас тебя.
Она завидовала мёртвым.
Эдеко вывел их из разрушенного его воинами города, о котором напоминал теперь лишь столб чёрного дыма. Осаждённые горожане в конце концов обычно открывали ворота — в этом он убедился на собственном опыте. Вопреки ходу истории и здравому смыслу кто-то всегда надеялся, что если он подчинится захватчикам, то сумеет спастись. Гунны учитывали и эту возможность.
Он повернулся к Скилле — молодому воину, захватившему Плану.
— Эта ночь пришлась бы по вкусу Аттиле, племянник.
— Как мне придётся по вкусу следующая ночь.
Скилла обхватил правой рукой талию пленницы и, несмотря на все попытки девушки вырваться, крепко прижал её к себе. Движения пробудили в нём непреодолимое желание, так что Скилла был готов заняться с ней любовью прямо сейчас, в седле. До чего же у неё соблазнительный, круглый зад.
— Нет, — покачал головой его дядя. — Она слишком хороша. Мы привезём её к Аттиле, а уж он решит, как с ней поступить.
— Но мне она нравится.
— Пусть её судьбу решит Аттила. А ты можешь попросить его...
Молодой человек вздохнул и оглянулся назад. Он научился ездить верхом, ещё не умея ходить, и сражался с детских лет — охотился за врагами, преследовал их и убивал. Тем не менее это был его первый военный поход с грабежом города, и он не привык к массовой резне.
— Эти люди в церкви...
— Они или другие наплодят щенков, и те перестроят стены.
Эдеко принюхался к дыму, за пеленой которого едва можно было различить восходящее солнце.
— Мы хорошо потрудились, Скилла. Теперь земля свободно вздохнёт.
Глава 3
КАК ЗАМЫШЛЯЛОСЬ УБИЙСТВО
Константинополь. 450 год н. э.
Легче подкупить гунна, чем убить его, а ещё легче подкупить гунна, знающего толк в дорогих вещах.
Во всяком случае, такова была теория Хризафия — первого министра императора Восточной Римской империи, Феодосия II.
Именно Хризафий ещё десять лет назад уговорил императора платить гуннам дань, потому что тысячи фунтов золота, отправленные на север, удерживали варваров от похода на Константинополь
[13]. При всей своей унизительности выплата дани обходилась дешевле войны. Правительство делало вид, будто платежи предназначались союзникам гуннов, наподобие дани, которую западные императоры платили франкам. Однако придуманная для народа история не могла обмануть никого из представителей власти. В последнее время запросы Аттилы увеличились, и казна с трудом выдерживала это бремя. Византийская армия сражалась в Персии, и при дворе шептались, что пора положить конец многолетней политике трусливого умиротворения и перестать выплачивать дань. По этой причине Хризафию особенно хотелось подкупить одного знатного гунна для вполне конкретной цели, и он поручил своему любимцу Бигиласу предпринять первые шаги.
— Покажи этому Эдеко наш великий Новый Рим, переводчик, — сказал министр, разрезав серебряным ножом грушу из Галатии
[14]. — Покажи ему наше богатство, наши стены и нашу мощь, а затем приведи немытого гостя сюда, во дворец, и представь его мне.
Через несколько месяцев после взятия и разграбления Аксиополя гуннского генерала Эдеко отправили на юг, в Константинополь. Он должен был передать новые, ужесточившиеся, требования Аттилы и добиться выполнения всех пунктов Анатолийского договора, заключённого двумя годами ранее. Византийцы слишком медленно отдавали всё обещанное золото, и разросшаяся армия гуннов не могла удовлетвориться полученным металлом. Хризафий надеялся превратить этого нового посланца варваров из вымогателя в своего союзника.
Начало встречи не сулило особых успехов.
Бигиласу пришлось отправиться за городские стены, где гунны ждали его у Золотых ворот
[15]. Варвары наотрез отказались въезжать в Константинополь без сопровождения. Переводчик искоса поглядел на человека, которому он должен был понравиться или по крайней мере произвести на него достойное впечатление. Хотя Бигилас прибыл со своим телохранителем, писцом и рабом, державшим зонт, он явился пешком, а гунны приехали верхом. Воины развернулись так, что их кони встали спинами к солнцу, бившему римлянам в глаза. Тем не менее Бигилас не стал жаловаться. Надменный варвар был не просто ключевой фигурой и главной надеждой его хозяина, но и грозной силой, пока дремлющей, но страшной в гневе. Если Эдеко не вернётся к Аттиле с нужными ответами, может вспыхнуть война.
Эдеко, в свою очередь, относился к своей миссии как к лёгкой прибыли, независимой от невнятных пунктов договора. Римляне всегда старались задобрить гуннов подарками, и потому поездка стала для Эдеко вознаграждением за захват Аксиополя и возможностью изучить прочную систему обороны имперской столицы. Когда-нибудь, полагал гунн, он сделает с Константинополем то же, что и с родным городом Иланы.
Как и рассчитывал Бигилас, Эдеко был весь в пыли после долгого путешествия, но отнюдь не выглядел оборванным. Кроличьи шкуры, в которых некогда ходили гунны, давно уступили место медвежьим, лисьим и соболиным, а грубые кожаные нагрудники сменились захваченными у римлян кольчугами и короткими туниками. Шелка и полотняные ткани, украшавшие римских девушек, выглядывали теперь из-под колец кольчуг, ибо гунны по-детски любили наряжаться, но не знали, как следует носить вещи. Да их это и не волновало. Ведь они были людьми утренней зари, и они сами решали, как должны одеваться господа, а все остальные падали перед ними на колени.
Подобно остальным гуннам, Эдеко словно сросся со своей лошадью и сидел в седле столь же естественно, как римлянин на стуле. Он был невысок, но хорошо сложен и силён. На поясе у него висел длинный меч, короткий лук был приторочен к седлу, а на спине находился колчан, полный стрел. Кроме того, подобно всем гуннам, он был уродлив — во всяком случае, на взгляд римлян, — с кожей бронзового цвета, грубой и шероховатой, как шкура, и ритуальными шрамами на щеках. Многие римляне были уверены в том, что гунны наносили эти увечья новорождённым мальчикам, чтобы научить их терпеть боль, и лишь потом разрешали им вкушать молоко матери. Однако Бигилас знал, что складки на коже — похоже, порезы — появлялись у них в знак скорби по умершим родственникам. Такие шрамы были почти у всех мужчин, а также у многих гуннских женщин. Эдеко держался грозно и с вызовом, как закоренелый преступник, его лицо казалось вечно хмурым, а тонкие, опущенные вниз усы лишь подчёркивали суровость выражения и жёсткость черт. Тем не менее переводчик догадался, что эта грубость была скорее показной, поскольку Эдеко убивал и крал не без разбора, а с расчётом. Значит, его можно будет убедить. На это надеялся его хозяин Хризафий.
