Посольство покидало Москву в день Рождества Пресвятой Богородицы. Уходили под звон множества московских колоколов. Провожал послов и главный колокол державы «Лебедь» на Ивановой колокольне. Перед выездом в Архангельском соборе состоялся молебен. Но патриарха в храме не было. Послов благословили в путь другие архиереи. Посольский поезд растянулся на несколько вёрст. И когда Филарет и князь Голицын въезжали в Кунцево, то последняя повозка была ещё на Поклонной горе.
Великое посольство выехало из Москвы в благодатную пору бабьего лета. Под колёсами экипажей и повозок стелилась накатанная и ещё пыльная дорога. Над поездом стоял гомон, крики, слышались песни. Для многих, кто отправился в путь, это было необычайное событие, особенно для молодых парней из челяди да боевых холопов.
Митрополит Филарет и князь Василий Голицын ехали в одной карете. Поначалу они долго молчали, пребывая в своих думах. Да было над чем подумать каждому из них. Правители наказали им добиться согласия Сигизмунда отдать в Россию своего сына. Казалось, задача совсем простая. Так Мстиславский и сказал: «Поклонитесь всем посольством королю Жигмонду, и он благословит Владислава идти царём великой державы». Однако эта кажущаяся простота таила много загадок. Но и нелепости явные просматривались. Чего-чего, а сие Семибоярщине было непростительно. Как мог князь Василий Голицын просить усердно короля Сигизмунда о милости благословить сына, ежели сам вынашивал мечту добиться Мономахова трона? И только бы сказали москвитянам тогда на Девичьем поле, дескать, зовите в цари князя Василия Голицына, и был бы он уже царём. Право же, размышлял Филарет, Всевышний лишил правителей разума, коль послали человека, который ну никак не поусердствует в пользу Семибоярщины и Владислава. Зачем же тогда вся затея с посольством?
А разве глава Семибоярщины князь Фёдор Мстиславский не знал интересы Филарета и всех Романовых, всех их сродников? Хорошо, его, Филарета, Мстиславский исключал. А есть ли у него причины отрицать князя и боярина Ивана или княжича Михаила? «Ой, княже Мстиславский, не наградил тебя Господь прозорливостью», — пришёл к выводу Филарет.
И всё-таки загадка оставалась неразгаданной. Патриарх Гермоген не назвал бы всуе после низложения царя Шуйского имени нового государя, сына Филарета — Михаила Романова.
Трудно всё это было объяснить, считал Филарет. И конечно же правители были в тумане и разум их был подчинён мощной силе иного мужа. Им без сомнений был Гермоген. Он благословил в поход Филарета, князя Голицына, боярина Ляпунова, твёрдо веря в то, что они и слова не скажут в пользу королевича Владислава. Вот она и разгадка. Филарету полегчало.
В этой сложной игре Филарет искал своё место. И он готов был к открытой борьбе с Семибоярщиной, ведущей Россию к новым страданиям. Избавить россиян от страданий — вот суть борьбы. А для этого нужно найти достойного великой державы государя, нужно изгнать с русской земли иноземцев. Ясно же, что Владислав и пальцем не шевельнёт во благо россиян. Кто-то из русских вельмож уповал на Сигизмунда, дескать, он наведёт порядок в России. Но вот уже более десяти лет Сигизмунд не может вразумить своих ясновельможных панов и прекратить междоусобицы, терзающие польский народ. Сказывали, что Сигизмунд к тому же первый мот в Европе. А то, что бездарен в военной справе, так это показала осада Смоленска.
Все эти горькие размышления навевали на Филарета печаль и досаду. Солнце с запада для России не светило. А если бы и светило, то не согрело бы души россиян отеческой заботой. Всё равно они пребывали бы в сиротстве.
За Гжатском спокойное движение посольства вдруг нарушилось. В голову поезда прискакали три мужика-возницы и с криками: «Ляхи напали! Ляхи грабят!» — осадили коней возле кареты митрополита. Один из всадников соскочил с коня и выдохнул Филарету, который открыл дверцу кареты:
— Батюшка-владыко, ляхи хвост нам отрубили, а сколько возов с харчами в лес угнали, и не ведаем! Что нам делать, владыко?
Покачал головой Филарет, заступника Бога вспомнил, а сказал по-воеводски:
— Вооружитесь дрекольем, вилами и топорами, бердыши у кого есть возьмите да погоняйте ляхов по лесу, как волков. Далеко они не ушли. Помните: ляхи наши вороги!
Россиянин всё понял, поклонился Филарету, на коня лихо вскочил, крикнул своим: «Айда!» — и умчал обратно.
Князь Василий словно проснулся, из кареты выскочил резво.
— Коня мне! — крикнул он своим холопам. А увидев Захара Ляпунова, и его позвал: — Боярин, поедем на досмотр. — И Филарету сказал важное: — Вот оно, началось наше противостояние с Сигизмундом. И надо сбивать челядь и холопов в отряды, оборону держать.
Подошёл Захар Ляпунов. Он был гневен, ругался:
— Чёртово отродье, мало им шестого года! Ну да напомним!
Василию и Захару подали коней, и они в сопровождении небольшого отряда воинов ускакали в конец поезда. Филарет же велел передать всем возницам по цепочке, дабы погоняли коней с расчётом засветло добраться до Вязьмы.
На пути до Смоленска польские «фуражиры» ещё дважды пытались напасть на посольство, но каждый раз их встречали кольями, вилами, огненным боем, они оставляли на дороге раненых, убитых и скрывались в леса.
Русские разбили становище на левом берегу Днепра. А чтобы поляки знали, кто встал близ них, Филарет послал князя Андрея Черкасского, летописца-келаря Авраамия Палицына, ещё трёх дьяков Посольского приказа уведомить поляков о прибытии русских послов и узнать, когда король Сигизмунд их примет.
Но польский король Сигизмунд, однако, не поспешил принимать россиян. Для этого у него оказалось несколько причин. И перво-наперво он выразил претензию о том, что не там, где следует, разбили лагерь. С посланниками встретился гетман Рожинский.
— Пока не встанете лагерем на правом берегу Днепра, близ нашего войска, нам нет до вас дела, — заявил он спесиво.
— С какой стати нам быть на правом берегу? Нам и перебираться не на чём, три лодчонки всего, — возразил гетману князь Черкасский.
— Ставьте мост или паром сплотите, — ответил Рожинский, с тем и проводил посланников.
Услышав такое предложение Сигизмунда, главы русского посольства задумались. Там, куда прочил поставить русский лагерь король, стояло польское войско. Выслушав князя Черкасского, Филарет сказал:
— Зачем нам такое соседство? Россиянам сподручнее стоять на своём берегу.
Поразмышляли скопом, прикинули так и эдак: не увидели резону переправляться на правый берег. И воевода Захар Ляпунов выразил желание сам сходить в польский лагерь.
— Я найду что сказать Жигмонду, — заявил Захар.
— Горяч больно, дров наломаешь, — заметил князь Голицын.
— Мы не за милостыней пришли. Мы Жигмондову сыну Россию отдаём. По такому делу ему бы к нам на поклон идти, — ответил Захар.
— Ишь как ты повернул! Ан нет, пока мы в просителях и надо уважить короля, — сказал своё слово князь Иван Куракин.
