— Как сказываешь, так и сделаю. Вот токмо не знаю, кого во главе московской рати поставить.
— Черкасского с Лыковым и поставь. Бутурлина им в помощь дай, молодого князя Ивана Черкасского пусти в дело.
— Но думные бояре не захотят, чтобы московская рать из рук Шеина и Измайлова ушла.
— Думные головы своё гнут. Что ж, Михаил и Артемий были хорошими воеводами, поляков не раз достойно били, да огонь в них поугас и проку от них мало вижу. Не пугайся молодых воевод выдвигать.
— Совет твой исполню, батюшка.
— А Думу собери не мешкая. Нужно всех бояр побудить к рьяности по случаю войны, за приказами следует надзирать, там тоже коснеют.
Боярская дума собиралась неохотно. По случаю наступающего лета многие думные головы уже укатили в вотчины, посмотреть-распорядиться полевыми работами. Раньше государь Филарет всех землевладельцев поощрял к такому роду действа, наказывал не только им и землепашцам заботиться о хлебе насущном, но и всем горожанам.
Скорые гонцы собрали, наконец, всех думцев. И были утверждены все указы царя о подготовке к войне. И только в одном Дума не уступила царю, да как покажет дело, себе на поруху, отдала-таки под начало Михаила Шеина и Артемия Измайлова тридцать тысяч ратников. При них было сто шестьдесят пушек. А стрелецкий полк московской пехоты, как того потребовал Филарет был отдан под начало князей Дмитрия Черкасского и Бориса Лыкова. Воины этого полка составляли регулярное начало будущего войска и были обучены ведению боя по германскому образцу. Готовились к выступлению против поляков и наёмные солдаты: германцы, шотландцы, шведы — три полка по тысяче двести человек в каждом. В эти же дни повелением царя Михаила все малые города вокруг Москвы собирали свои ополчения и слали их к стольному граду.
Но пока в воздухе витало лишь поветрие войны, государь-патриарх Филарет отдал повеление собрать Освящённый собор с привлечением всех иерархов и архиереев, с участием светских вельмож и посоветоваться с ними, как побудить Россию приготовиться к защите Москвы, дабы не повторилось недавнее прошлое. Нельзя было допустить, чтобы поляки вновь вошли в стольный град и предали его огню и разорению. Патриарх знал лучше других московских вельмож бесноватый и воинственный нрав короля Владислава. В прежние-то годы его ярую ненависть к россиянам и жажду покорить Россию сдерживал только отец, король Сигизмунд. Ноне же у Владислава руки были развязаны и он не применит воспользоваться волей, считал Филарет. И была у патриарха надежда на то, что Освящённый собор и вся православная церковь вдохновят россиян на защиту отечества, как было сие при страстотерпце патриархе Гермогене.
Однако ещё до того, как собраться Освящённому собору, патриарх Филарет пригласил в Архангельский собор многих крупных торговых людей, ремесленников и служилых, других сословий горожан и обратился к ним со словом от имени церкви:
— На вас, дети мои, полагаюсь в трудный час для отчизны. В ваших силах не допустить вражеского торжества над Россией. Вы можете помочь царю-батюшке снарядить сильное войско с пушками и ядрами, с мушкетами. Вы можете помочь войску провиантом, дабы не бедствовали в схватках с врагом, вы можете снабдить войско тягловой силой и строевыми конями. Не пожалейте своего имущества и сил ради мира в России. Да пошлёт вам Всевышний удачи в ваших делах.
Речь Филарета была короткой, но она нашла отклик в сердцах москвитян, и как когда-то в Нижнем Новгороде Козьма Минин собирал вклады-дары для ополчения, так и по Москве начался сбор пожертвований в пользу войска. Как мудрый государь, Филарет понимал, что никакой войны не выиграешь, ежели пуста государственная казна. И в лето тридцать второго года патриарх пёкся о казне больше, чем когда-либо прежде. На Освящённом соборе он призвал всех иерархов, всё белое и чёрное духовенство не пожалеть денег для казны.
— Вам есть нужда раскошелиться, — призывал он священнослужителей, — дабы усилить царское войско. Ибо без прибыльных налогов царю-батюшке не обойтись, а они не всегда во благо народу.
Слово и дело патриарха и государя Филарета возымели действие не только в Москве. Сбор средств для войска шёл по всей России. А в кузнях день и ночь ковалось оружие, литейщики отливали новые пушки, ядра, мастеровые готовили порох. Никогда ещё Россия так рьяно не готовилась к отражению вражеского нашествия. Да знали россияне, что благодатную жизнь, коей добились при царе Михаиле и государе Филарете, нужно защищать, не щадя живота и имущества, знали, что их усердие обернётся во благо потом ков.
И настал день, когда москвитяне провожали войско к западным рубежам. И грустили-плакали бабы, молодайки, расставаясь с мужьями, с сужеными, любимыми. И гордились войском. Шли ратники исправно одетые, обутые, вооружённые. На Красной площади ратников встречали и провожали царь Михаил, патриарх Филарет, многие именитые бояре, князья, иерархи. Благовестили во славу русского воинства кремлёвские колокола. Торжественное шествие войска, множество пушек, сытые кони, которые тянули орудия, — всё это вселяло уверенность в россиян об успешном походе русской рати.
Так оно и было вначале.
Летом и осенью тридцать второго года войско Шеина и Измайлова без особых потерь захватило Дорогобуж, продвинулось к Серпейску и его покорило. Там открылся путь на Стародуб. И он сдался русской рати. Гонцы в это время прибывали с места действий в Москву каждую неделю. Вести поступали в первую очередь к царю и патриарху, от них — в Боярскую думу, разносились по Москве, и москвитяне надеялись, что к зиме русская рать вернётся к родным очагам. Радовались. Усердно молились во благо скорого окончания войны.
Ан не всё получилось так, как жаждали россияне. Военные действия затягивались. Их не остановила и зима. Только в декабре Шеин и Измайлов сумели подойти к Смоленску и осадить его. Да упёрлись в крепостные стены, столь знакомые своей мощью воеводе Михаилу Шеину в годы обороны Смоленска.
Польский комендант крепости, полковник Маховецкий, тоже помнил, как войско Сигизмунда осаждало Смоленск. И сам он ходил на штурм. Теперь же Маховецкий перенял опыт смолян и успешно отражал штурмы русской рати. А крепкие крепостные стены выдерживали разрывы русских ядер, которыми россияне по первости стреляли не скупясь.
События под Смоленском развивались медленно. Русская рать простояла под городом всю зиму, весну и прихватила лета. За это время польский сейм утвердил Владислава на троне. И король собрал армию в двадцать три тысячи воинов и сам повёл их под Смоленск. На военном совете перед выступлением король уверенно заявил:
— Я возьму россиян в хомут и покончу с ними.
Ни Михаил Шеин, ни Артемий Измайлов не были готовы отражать атаки подошедшей польской армии. Король Владислав и впрямь обложил русское войско, как медведя в берлоге. Он занял все высоты вокруг осаждающих, поставил на них пушки и повелел день за днём расстреливать россиян.
Пушкари Шеина и Измайлова недолго отвечали польским канонирам, у них иссякал пороховой запас, ядра были на исходе. И не случайно. Владислав не только окружил русскую рать, но двинул часть армии дальше на восток и захватил Дорогобуж, где русские воеводы держали обозы, провиант и военные припасы.
