Система понятий
Одно из балканских государств, не так ли? Больших рек нет. Больших гор тоже нет, но те, что есть, весьма живописны. Столица — Экарест. Население — в основном разбойники. Хобби — убийства королей и государственные перевороты.
Агата Кристи, «Тайна замка Чимниз» (1925)
Олимп вырастает из земель Фессалии и Македонии неожиданно огромным и четко очерченным каменным горбом. Олимп выглядит просто как большая гора — это умом понимаешь, что перед тобой самый главный, мифический саммит Балканского полуострова, да и всей Европы, священный и прославленный. Мы подобрались к нагорью с севера, через город Катерини, и обогнули полукругом, потому что собирались начинать восхождение с юга. Один из маршрутов к олимпийским вершинам начинается у базы греческих десантников и ведет ложем слаломной трассы мимо пика Святого Антония на пик Сколио. Сколио на шесть метров ниже самой высокой вершины нагорья, пика Митикас. 2912 метров: для мужчины средних лет весом почти в центнер, но энергичного и неодышливого, такое горное путешествие — серьезное испытание, хотя задача по плечу. На КПП военной базы поднимающихся в небеса встречает улыбчивый автоматчик в лихо заломленном зеленом берете, проверяет документы, записывает номер мобильного телефона — чтобы знать на всякий случай, кого придется спасать, инструктирует насчет возвращения не позже 18.00 и пропускает в расположение части.
Переводя на современный городской арго, паломничество на Олимп по этой трассе — 400 этажей вверх и 400 вниз, 12-километровая трасса с перепадом высот в 1250 метров. Путь вверх труден, но интересен, спуск легок, но неприятен, поскольку приходится постоянно концентрироваться, чтобы не угодить ногой на острый камень или в коровью лепешку. Экспедиция выглядит примерно так. Сначала ты с азартом карабкаешься по склону и вовсю вертишь головой, потом тебе перестает хватать дыхания, потом ты начинаешь чувствовать мышцы ног, потом начинаешь чувствовать, как эти мышцы сводит, а потом тебе становится все равно и уже ничего не надо — но ты все карабкаешься, лезешь, упираешься, пыжишься, обливаешься соплями и по́том и вот наконец восходишь на крышу древнегреческого мира.
Всего в этом горном массиве 52 вершины разной сложности доступа, а Митикас, как почему-то считают романтики, всегда скрыт за облаками. Это неправда — я же фотографировал макушку Олимпа, находясь от нее в непосредственной близости, и могу засвидетельствовать: голубизна неба высоко над Митикасом элегантно сочетается с голубизной Эгейского моря далеко за Митикасом. Отсюда открывается дивный вид на сияющие горные пики напротив, на зияющие провалы внизу, на морскую даль и белый город Катерини, за которым где-то в дымке за сотню километров — Салоники, на соседние горы Пинда и вообще на вселенную, сотворенную промыслом Божиим. Тут вспоминаешь когда-то прочитанное: якобы молодой султан Мехмед IV — тот самый, которому запорожские казаки отправили оскорбительное письмо, — в 1669 году провел на Олимпе более двух месяцев, не только из-за свежего воздуха и пристрастия к охоте, но и потому, что наслаждался фессалийскими и македонскими пейзажами.
Ты глазеешь на вершину Трон Зевса (она же, в православной терминологии, Святого Стефана), и проводник Павел, рожденный в Ташкенте сын греческого коммуниста-партизана, эвакуированного в СССР в 1949 году по милости Коминформа, показывает, что эта скала и вправду похожа на трон. В настоящий момент трон никем не занят. Здесь, наверху, всегда холодно и всегда дует сильный ветер. Другими словами, сусальные картинки придворных живописцев, на которых полураздетые, словно в бане, античные боги в расслабленных позах восседают на облаках, предаваясь праздности, не соответствуют правде жизни. В этой пустоте продрогшим богам совершенно нечего делать. Здесь не летают орлы, потому что и орлы тут не обитают, а в зените — рядом с солнцем — барражирует тактический истребитель НАТО. Каковы же практические смыслы восхождения на Олимп? Сделать селфи, унести с вершины камешек, загадать по просьбе любимой желание. Можно засунуть мятый клочок бумаги с записью «Мы на Олимпе! Ура! Ура!» в прикованный к бетонному столбику с обозначением высоты почтового облика ящик, к которому никогда не придет почтальон. Можно сложить пирамидку из плоских камней, как это, непонятно зачем, уже сделали десятки побывавших здесь до тебя путешественников. Ты вспоминаешь, чем пугал путеводитель — «каждый год Олимп уносит несколько жизней», — и в шутку осведомляешься, не на этот ли счет пирамидки. Павел беспечно машет рукой: тут и правда гибнут, но единицы, исключительно по неосторожности и почти всегда зимой, хотя, бывает, и летом. Тебе почему-то не смешно, и на пути назад ты высматриваешь траурные памятные знаки, но обнаруживаешь только один, не совсем в тему. Это бюст погибшего в 1941 году при обороне родины от нацистских оккупантов генерала Яниса Папарродаса с высеченным на мемориальном камне вполне древнегреческим стихом с великой первой строкой «Приветствую тебя, о смерть!». Наверняка как раз у этого памятника молодые парашютисты получают значки отличников боевой подготовки.
Проводник Павел — нормальный мужик, он все понимает, смотрит в твои выпученные глаза и задумчиво говорит, что на Митикас, пожалуй, сегодня не дойти, поскольку тогда мы не успеем спуститься к военной базе до темноты. До пика Митикас на самом деле рукой подать, он молчаливый и прекрасный, нас разделяют только солнечный ветер и прозрачный воздух, но ползти к этой вершине нужно еще примерно час — сначала по горному хребту, а потом наверх по голой скале едва ли не на четвереньках. А у тебя и без того мелко трясутся ноги, а в голове оглушительно бухают мысли и кровь. Поэтому ты делаешь мужественную паузу — и соглашаешься немедленно, очень быстро вернуться. Уже через два часа дневальный на КПП козыряет тебе как старому знакомому, и тут ты понимаешь, что прожил один из важных дней своей жизни. Потому что почти наверняка никогда больше не увидишь эти скалы и эти заоблачные горы, никогда больше не достанешь подрагивающими пальцами сигарету из заветной пачки на самой верхотуре Балкан и не затянешься в суровом молчании, глядя в лицо вечности.
Двести с небольшим лет назад никто в Западной Европе понятия не имел о том, что такое Балканский полуостров, ведь прусский географ Йохан Август Цойне запустил этот термин в научно-популярное обращение только в 1808 году. Ученый следовал общепринятой практике своего времени — давать название области по ее главному горному массиву, хотя Балканская гряда (она же Стара-Планина) не является ни самой обширной, ни самой высокой на полуострове. Я встречал и другую версию: Цойне воспользовался опытом английского путешественника Джона Морриса — тот в конце XVIII века совершил вояж из центра Старого Света на его окраину, в Стамбул/Константинополь, и на обратном пути захватил с собой в христианский мир экзотическое словечко.
Николай Майков. «Олимп. Эскиз плафона». 1830–1840-е годы. Государственный Русский музей, Санкт-Петербург
