Но только эта идиллическая картинка совсем не соответствует реальности. На самом деле в этих благословенных краях, где так тщательно перемешаны народы и обычаи, примерно раз в четверть века вскипает злая кровь, и те, кто сильнее и многочисленнее, начинают убивать или изгонять тех, кто слабее и малочисленнее, по признакам веры, национальности, государственной принадлежности, языка. На набережной Быстрицы теперь не встретишь человека в традиционной сербской шапке-шайкаче. Призренскую риву охраняют от тех, кого тут считают врагами, внушительные памятники погибшим 20 лет назад командирам Армии освобождения Косова Джавдету Берише и Исмету Яшари Куманово — военные истуканы в полный рост, с «калашниковыми» в руках.
О существовании города Призрен я узнал в самом конце 1980-х годов, когда в одном вольнолюбивом московском доме услышал записи сараевского панк-коллектива «Курить воспрещается!». Бескомпромиссный рок-н-ролл «Караул у Призрена» с чудесным проигрышем гитары и долгим скрипичным запилом фронтмен группы Zabranjeno pušenje Неле Карайлич исполнил уже после того, как в его вокально-инструментальном ансамбле, лидере стиля «новый примитивизм», на бас-гитаре потренькал Эмир Кустурица, и до того, как увенчанный лаврами международной славы кинорежиссер к музыкальному творчеству развлечения ради вернулся. В ироничном тексте песни речь идет о том, как храбрые югославские солдаты защищают рубежи родины на позициях под Призреном, на небезопасной границе.
Моя девушка не ждет сегодня поцелуев,
Сегодня не вино, а кровь наполнит мое сердце любовью,
Мой палец — на спусковом крючке, мой вгляд — как у сокола,
Быть может, молодым львам суждено
Погибнуть здесь ради сомнительной славы.
От Призрена до границы рукой подать, и это, как говорят, причина, по которой город с самой богатой культурной традицией в Косове в свое время не был произведен маршалом Тито в столицу автономной области. Албания раскинулась за живописными отрогами Динарского хребта, там, где в красивых изгибах сливаются в одну главную национальную реку Черный и Белый Дрин. Времена изменились, межалбанская граница утратила значение. Сербия и Югославия то пытались Албанию опекать, то враждовали с ней, а для косовских албанцев их соседнее национальное государство оставалось фата-морганой, воплощением несбыточной мечты о «счастье без оккупации». Когда границы открылись, мечта поблекла, хотя бы потому, что уровень жизни в Албании уступает даже не слишком высокому косовскому. Военного нашествия в Косове если и ждут, то не с юга, а с севера, но если что — вот они, бравые парни в черных беретах и темно-зеленом камуфляже, бойцы Косовского защитного корпуса (прообраз национальной армии), сыновья партизан, памятники которым стоят на улицах Призрена.
Сто с лишним лет назад Третья армия генерала Божидара Янковича решительным образом устранила из Косова османскую власть. В 1915 году этнограф Яниджия Попович опубликовал заметки «Жизнь сербов в Косове», собрав впечатления местных крестьян, учителей, священников. Вот цитата: «Напор сербской армии был столь яростным, что Косово наконец освобождено! О Господи, какое счастье! Это невозможно описать словами, нужно просто видеть слезы нашей радости. А вот и первая благодать освобождения: двадцать албанских семей, погрязших в грехах, решили не дожидаться прихода сербской армии и бежали в ночь. А те, кто остался, превратились в кротких ягнят». На сербской медали, вручавшейся героям кампании 1912–1913 годов, выбито: «Косово отомщено». Судя по свидетельствам работавших тогда на Балканах журналистов (одним из них был венский корреспондент газеты «Киевская мысль» Лев Троцкий), «благодать освобождения» на деле представляла собой кампанию репрессий против албанского населения. Не оказавший сопротивления Призрен западные репортеры называли царством смерти, столь жестокими оказались победители. Всего в области, по оценкам европейской прессы, после военной кампании 1912 года были убиты 20 или 25 тысяч человек — с явным намерением до такой степени напугать остальных, чтобы они как следует подумали, а не лучше ли им убраться восвояси. Верхом цинизма западным обозревателям показались действия генерала Янковича, под дулом пистолетов принудившего албанских старейшин из Призрена составить благодарственную телеграмму сербскому королю. А в Белграде если и признавали хотя бы частично эти бесчинства, то оправдывали их притеснениями, которым сербов «веками» подвергали в Косове османские власти и их подручные.
Классикой современной косовской историографии считается вышедшая в конце 1990-х годов книга британского профессора Ноэля Малкольма «Косово: краткая история». Я как раз листал эту книгу, устроившись с чашкой кофе под чинарой на набережной Быстрицы, кстати, по соседству с баловавшимися в короткие минуты увольнения пивком польскими солдатами из международного миротворческого контингента. Малкольм старательно пытается отстраниться от патриотических концепций истории — и сербской, и албанской. В значительной степени ему сие удается, и поэтому некоторая объективистская сухость изложения британскому автору легко прощается. Почитали бы вы некоторые другие книги про Балканы! Вот что, в частности, отмечает Малкольм: «Совсем не все, что пишут сербы об истории Косова, ложь. В их версии есть правда, но далеко не вся правда. Сербам никогда не понять природу косовского вопроса, если они не признают: население завоеванной ими в 1912 году территории уже в ту пору было преимущественно албанским. Свой опыт чужеродного, колониального правления сербы принесли на эту землю в XX веке».
Колониальную практику Белград — что при королях Карагеоргиевичах, что при коммунисте Тито, что при националисте Милошевиче — так или иначе развивал в Косове на протяжении большей части XX века. Обернулось это в итоге потерей области. Сербы, выжившие в Призрене — гордом городе нескольких религий и многих народов, — теперь собираются на таинство причастия в отреставрированном на деньги Европейского союза соборе под полицейской охраной. Другой древний православный храм, Святого Спаса, во время погромов 2004 года сожгли албанские экстремисты. Купола, впрочем, устояли, стены тщательно очищены, выскоблены изнутри, на заборе висит амбарный замок, все вроде подготовлено для ремонта. А вокруг уже ведется активное жилое строительство: новые хозяева возводят в этом прежде сербском квартале основательные дома, не снести и бульдозером.
Путь к средневековой крепости Калайда над Призреном ведет по заплеванной дорожке как раз мимо этого бывшего православного храма. Восстановление Калайды, от которой не так-то много, кроме периметра стен, сохранилось, финансирует посольство США в Приштине. В тот день, когда я исследовал древние развалины, реставрационные усилия олицетворяла бригада рабочих, неспешно монтировавших под открытым небом театральные подмостки. «Вот соберут — и откроется тут какой-нибудь фестиваль ‘Призренские летние вечера’, — подумал я, — и будут на горе над городом играть на албанском языке пьесы Шекспира и исполнять оперу про девушку из Качаника». В определенном смысле албанцы продолжают делать то, что за весь XX век недоделали в этих краях сербы, только делают это теперь при почти полном отсутствии сербов, исключительно для самих себя.
