В ту пору должность начальника Главного штаба Хорватского совета обороны
[26] занимал генерал Слободан Пральяк, грузный мужчина огромного роста по прозвищу Борода. В миру Пральяк был режиссером средней руки, работал в театрах Загреба, Осиека и Мостара, снимал для телевидения. На войну, сначала в Хорватии, он отправился добровольцем, командиром отряда, набранного, как сообщалось в прессе, из интеллектуалов и деятелей культуры. Первая профессия начглавштаба давала о себе знать: я спрашивал генерала о войне, а он, косая сажень в плечах, говорил о том, что предпочел бы обсудить с русским репортером творчество Достоевского и метания Родиона Романовича Раскольникова. Происходящее, кромешный боснийский ужас, Пральяк объяснял просто, примитивной логикой войны.
Тогда, осенью 1993-го, я до конца не отдавал себе отчета, с кем разговариваю, да и генерал-режиссер не мог предполагать, сколь трагически сложится его судьба. Через десятилетие после войны Международный трибунал по наказанию военных преступников в бывшей Югославии выдвинул против Пральяка и еще нескольких его товарищей по хорватскому оружию обвинения в совершении военных преступлений (по принципу «ответственности командира», то есть лично никого не убивал, может, и не стрелял даже, но отдавал злодейские приказы или знал, что стреляют и убивают его подчиненные, но эти убийства не предотвратил), в том числе и в связи с разрушением культурных и религиозных объектов в Мостаре. Генерал, уже в отставке, добровольно сдался международному правосудию, желая доказать свою невиновность. Его приговорили к 20 годам тюрьмы, и когда это решение суда после обжалования в конце 2017 года подтвердила апелляционная коллегия, осужденный воскликнул: «Слободан Пральяк не военный преступник!» — и махнул цианистого калия из невесть как пронесенного с собой в зал заседаний пузырька темного стекла.
Последний в жизни самурайский поступок генерала, взятый в отрыве от конкретной ситуации, мог бы вызвать уважение или по крайней мере сочувствие — как любое экстремальное движение сильной натуры, мотивированное крайним отчаянием или отсутствием сомнений в своей правоте. Личные представления о чести, впрочем, далеко не всегда соотносятся с правом. Возможно, во всем виноваты не врожденные или приобретенные качества характера, а национализм, пропаганда, война: это они деформируют представления о добре и зле, о том, как можно и должно поступать и чего нельзя в самом себе допустить ни в коем случае, это они способны исказить патриотизм до его противоположности. Это они — национализм, пропаганда, война — превращают симпатичных здоровенных бородачей в обвиняемых и осужденных. Наверное, не случись войны, Слободан Пральяк не лежал бы сейчас в могиле на загребском кладбище Мирогой, а с успехом и удовольствием ставил бы Брехта или Чехова. Но только война случилась, и Пральяк стал ее генералом, совершившим преступления. В Хорватии его хоронили как героя, а один ядовитый комментатор написал: «Пральяк сам вынес себе приговор и сам тут же привел его в исполнение». Вот вам и Достоевский.
Пральяк утверждал, что Старый мост взорвали, подведя заряд, мусульмане, бойцы армии Боснии и Герцеговины, — чтобы свалить вину на хорватов. Сохранились видеозаписи артиллерийских обстрелов и обрушения гигантской конструкции в Неретву: под пронзительно голубым небом древние каменные глыбы с глухим рокотом валятся в изумрудную воду, поднимая высоченные столбы брызг. Я внимательно изучал материалы уголовного дела IT‐04–74: суд не смог юридически достоверно установить обстоятельства гибели Старого моста. Эксперты рассудили, что технически это инженерное сооружение представляло собой имеющую военное значение цель, поскольку использовалось боснийскими мусульманами для переброски военного снаряжения с одного берега реки на другой. Не забудем, однако, что такая военная цель — не какая-нибудь артиллерийская батарея, не армейская казарма, а выдающийся памятник мирового зодчества.
Улица Мостара. Открытка. 1890–1990-е годы
Венгерско-американский исследователь Андраш Ридльмайер, составитель каталога уничтоженных в шести балканских военных конфликтах 1990-х годов объектов истории и культуры, называет разрушение Старого моста проявлением целенаправленной политики «убийства памяти». Вот ее логика: материальные свидетельства мирного сосуществования народов разрушаются, чтобы их прошлое представало сплошным полотном всеобщих ненависти и страха. В XIX веке, когда Османская империя ослабела и уже не внушала западноевропейцам ужас, среди историков развернулась дискуссия: а не римской ли постройки мост через Неретву, под силу ли было вообще азиатам сотворить архитектурное чудо? Это прежде европейские послы, облаченные в знак уважения к чужому величию в восточные одежды, в обязательном порядке целовали владыке «победоносной империи» руку, а его подданных христиан не считали достойными милосердия и сострадания, поскольку им якобы не хватало «отваги и боевого духа». Но когда западная сила принялась ломать восточную, неудобное османское прошлое пытались сначала поставить под вопрос, а в конце XX столетия решили попросту свести его ценность к нулю. Уничтожали не только связь между двумя речными берегами, уничтожали саму возможность межнациональной коммуникации.
Полтора десятилетия после войны Мостар управлялся хорватами и мусульманами по отдельности — как два самостоятельных города, по бывшей фронтовой границе; да и теперь линия разделения, пусть не обозначенная на местности, существует, она незримо проходит все по тому же бульвару. Моему маленькому мостарскому другу Тарику девять лет, на виске у него выбрито число 10, потому что парень хочет быть таким же искусным футболистом, как Лионель Месси. На «том берегу Неретвы», в пяти минутах ходьбы, Тарик бывал два или три раза в жизни в сопровождении родителей — среди хорватских сверстников ему делать нечего, в футбол они играют на совсем разных полях. Сердечнее, чем за «Барселону», Тарик болеет за местный Velež — окрестные кварталы испещрены политическими граффити «не забудем, не простим», выполненными болельщиками этой команды, в основном мусульманской. Местный фан-клуб называется Red Army, с соответствующей символикой и слоганом «Эта звезда не погаснет никогда». А «на том берегу Неретвы» свои кумиры торсиды, из хорватского «национального» клуба Zrinski.
