Руины Мостара. Фото автора
Западную Герцеговину армия Мехмеда II завоевала в 1466 или 1468 году. Столетие спустя через норовистую Неретву по просьбе местных жителей и воле Сулеймана Великолепного перебросили элегантный каменный полумесяц, заменивший деревянную переправу. Проект, над правильной реализацией которого надзирал султанский зять Карагёз Мехмет-бей, потребовал девяти лет стараний и обошелся казне в 300 тысяч серебряных акче (курица в то время стоила четыре, баран — 25, за породистого скакуна или красивую наложницу давали примерно 1000 акче). 456 сероватых блоков из известняка вытесаны в каменоломне Мукоша, что в 5 километрах к югу от города. Тамошняя уникальная горная порода называется «тенелия»: пока этот камень свежий, только вырубленный из скалы, пока не выпарилась влага, он поддается обычной пиле и обработке простым инструментом. Раствор, скреплявший глыбы, каменное тесто, замешивали, как гласит легенда, с добавлением яичных белков, однако новейшие исследования этот невероятный факт опровергают. Даты строительства подтверждали две надписи, выбитые на мосте. Одна называла сооружение «свод всемогущего Бога».
БАЛКАНСКИЕ ИСТОРИИ
КАК В БОСНИИ ПЕЛИ СЕВДАЛИНКИ
Севдалинка — традиционный фольклорный жанр городской любовной поэзии боснийских мусульман, а севдах (турецк. sevda — «меланхолия», в других значениях «печаль», «любовь-болезнь») — особое состояние ума и души исполнителей и слушателей. Севдалинка, если объяснять просто, представляет собой мелодраматическую песню, часто с исламскими мотивами, исполнитель которой сам регулирует ее ритм и темп, то есть вокал определяет музыку, не наоборот. Считается, что самая старая из известных ныне севдалинок, «Болезнь царевича Муйо», написана около 1475 года. Поначалу севдалинки пели женщины а капелла, обычно в семейном кругу, потом к вокалу добавилось музыкальное сопровождение на сазе — разновидности лютни, в австро-венгерский период севдах-ансамбли пополнились скрипачами и аккордеонистами. По оценкам этнографов, к концу XIX столетия в Боснии и Герцеговине циркулировало около 4 тысяч севдалинок. Тексты для них писали известные поэты (не только мусульманские), лучшие певцы становились кумирами публики. Считается, что современный канон севдаха задала в начале позапрошлого века первая боснийская поэтесса Умихана Чувидина. Одна из самых знаменитых севдалинок, сочиненная в 1902 году «Эмина», принадлежит перу Алексы Шантича. Эта песня воспевает красоту жившей по соседству с поэтом дочери мостарского имама. Она, прекрасная Эмина Сефич, надолго пережившая прославившего ее поэта, родила в законном браке 14 детей. В Мостаре стоит памятник Эмине и песне о ней, и смотрится он куда естественнее, чем золотого цвета монумент голливудскому киноактеру Брюсу Ли в парке Зриньевац. Севдалинка веками составляла важную часть гражданской исламской традиции Боснии, была эпизодом кодифицированного патриархального ритуала романтического знакомства. Такие контакты, согласно правилам, проходили после полуденной пятничной молитвы у входа в дом юной красавицы. Она не выходила на улицу, дожидаясь ухажера за забранным деревянной решеткой окном. Юноша, не имевший возможности даже взглянуть предмету своей страсти в глаза, открывал общение песней, девушка песней же и отвечала. Так, в целомудрии, и рождалась любовь. Популярный исполнитель и исследователь фольклора Дамир Имамович (его дед Заим считается легендой севдаха), впрочем, указывает, что в севдалинках часто слышны и субверсивные, идущие вразрез с традицией мотивы, что существовала цензура, удалявшая из текстов табуированные темы. Многие в Боснии полагают севдах основой национальной идентичности. В португальской культуре схожее значение придается эмоциональному состоянию саудади и его музыкальному выражению, стилю фаду. Считается, что певец, не вошедший в состояние севдаха, не способен «с душой» исполнить севдалинку. В XX веке, в югославскую эпоху, севдалинки опростились, эти восточного разлива мелодии звучат и в Скопье, и в Сплите, и в Нови-Саде. Чистота жанра не сохраняется, севдалинка послужила основой местной эстрадной попсы, стала экспортным фольклорным товаром. Севдалинки в блюзовых аранжировках, например, успешно продает в Европу ансамбль Mostar Sevdah Reunion. Сверхсовременный севдах исполняет утонченный боснийско-сербский музыкант Божо Вречо, талантливо продвигающий женско-мужской творческий дуализм. Густо бородатый, богато татуированный Вречо носит яркие дамские наряды и украшения, часто поет о любви от женского имени, и на его концерты — это в традиционной-то Боснии! — непросто достать билеты. Мне доводилось вживую слушать и экстравагантного Вречо, и традиционный севдах в мусульманском доме, и ресторанного пошиба шансон. Моя любимая севдалинка далека от классики жанра: это баллада автора-исполнителя из Воеводины Джордже Балашевича. Естественно, в песне фигурирует и мост.
Для кого Дрина течет налево,
Для кого направо.
Но сильны ее глубины,
Мир наш рассекают на две половины.
Тайный брод, голубка, знаю, путь нам странный.
Там и будет мост мой, где я встану,
Твердый подо мной,
Там, куда уносит конь мой вороной.
Только счастья мне не будет,
Если ты идешь другою стороной
[27].
Поэт и османский царедворец Дервиш-паша Баезидович первым заявил, что над Неретвой воссияла радуга: при протяженности 27,34 метра и ширине всего 4,56 единственная каменная арка поднялась над водой на 19 метров, то есть мост получился едва ли не выше, чем длиннее. Необычные пропорции придавали колоссальному каменному строению элегантную легкость. Географ Мустафа Абдуллах не зря считал: этот мост удивит всех мастеров мира. Предание гласит, что, не будучи уверенным в точности инженерных расчетов, архитектор Хайреддин скрылся со стройплощадки, не дождавшись разбора лесов, боялся, что его творение не выдержит собственной тяжести. Но зодчий все спроектировал дальновидно; христиане к середине XVI века еще не изобрели бронированные боевые машины с пушечным вооружением, так что мост Хайреддина, так и не увидевшего свою лучшую работу во всей ее красе, еще четыре столетия собирал восторженные отзывы чужеземцев. Эвлия Челеби, посетивший Мостар в середине 1650-х годов, оставил в мемуаре восхищенную запись: «Скромный слуга Аллаха, я прошел шестнадцать стран, но нигде не видал такого моста. Он переброшен со скалы на скалу на высоте неба». Оказавшийся в Мостаре французский путешественник заметил, что местный мост во всех отношениях круче Риальто.
К 1664 году относятся первые свидетельства о прыжках с моста в Неретву, через 300 лет превратившихся в популярные международные соревнования. У оконечностей каменного коромысла поставили сторожевые башни — Тару на левом берегу и Халебию — на правом. Они служили казармами для сборщиков налогов (их, собственно, и называли мостари), а позже были переоборудованы под пороховой склад и тюрьму. Вот так новый мост, постепенно превращаясь в Старый, и служил за небольшие деньги людям, а во второй половине XX века еще и югославскому кинематографу: на его арке снимали драматичные сцены исторических картин, вроде экранизации романа «Дервиш и смерть». Но служил этот мост, замечу, для разного: из сербских источников мы узнаем, что османские мучители иногда выставляли над Неретвой отсеченные головы христианских героев. Их потомки, выходит, ответили потомкам других угнетенных преимущественно за то, что те молились иным образом, — точными танковыми выстрелами. Помню надпись на дорожном указателе у въезда в город: «Мостар мертв!»
