В отличие от Пушкина, который никогда не выезжал за пределы Российской империи, Владимир Высоцкий побывал в Югославии дважды. Один раз он играл Гамлета в спектакле Театра на Таганке на белградском фестивале БИТЕФ, а в другой, в 1974 году, принимал прямо в Черногории участие в съемках военно-героической драмы «Единственная дорога». Эта кинолента рассказывает о титовских партизанах, громящих колонну гитлеровских бензовозов, в кабинах которых сидят прикованные цепями советские военнопленные, — и вот югославы бьют врага, освобождая русских товарищей по антифашистской борьбе. Высоцкому, написавшему для этого фильма три песни, досталась роль погибшего на 24-й минуте действия шофера Солодова. Тогда же местные журналисты сняли посвященный полузапретному советскому барду получасовой фильм-монолог. Стоя на морском берегу, поэт читает только что написанное им стихотворение «Черногорские мотивы» о доле и яростном счастье умереть за родину, не дожив до тридцати. И вот теперь бронзовый Высоцкий — в динамической позе, с гитарой в руке, голый по пояс, с философским черепом у босых ног — навечно установлен у подгорицкого моста.
Георг Ковальчук. «Собор Святого Трифуна в Которе». Олеография, 1909 год
Характерно, что и Пушкин, и Высоцкий с интервалом без малого в полтора столетия проэксплуатировали главный балканский исторический миф — о славной смерти во имя свободы, то есть о такой смерти, которая и цениться должна выше жизни. Чего же удивляться: это первое, и во многих случах единственное, из того, что известно о черногорцах за пределами южнославянских территорий. Скульптор Александр Таратынов, со своей стороны, собрал для производства памятников П. и В. главные стереотипы восприятия русских поэтов.
В Черногории ныне обосновались тысячи выходцев из путинской России — предприниматели с кошельками разной толщины, креативная либеральная публика, люд попроще, захвативший с собой на чужбину полный набор ценностей и ухваток родной земли. Отечественное присутствие заметно не только в Подгорице: в Которе расцветают, а потом отцветают артпроекты галериста Марата Гельмана, в Будве открываются парикмахерские салоны для русскоязычных красавиц, фитнес-центры для русскоязычных физкультурников, детсады для русскоязычных малышей. С новостями и полезными советами знакомит «Русский вестник», любимую песню на ультракоротких волнах исполняет «Русское радио», вилла за пару миллионов черногорских евро продается в жилом комплексе Царское Село. Примерно так в кремлевских мечтах должны бы выглядеть курорты южного берега Крыма. История совершила петлю, ведь когда-то от неустроенности бежали на северо-восток Европы с ее юго-востока, а не наоборот.
8
Hrvatska
Славянская звезда
Хорватия похожа на женщину, которая, хотя и мечтает о полной свободе, снова и снова выходит замуж — чтобы опять взбунтоваться в браке и добиваться развода.
Владимир Дворникович, «Характерология южных славян» (1939)
Хорватию я знаю много лучше других балканских территорий, поскольку прожил в этой стране не неделю и не месяц, а несколько лет. Дело было в середине 1990-х годов — как раз на это бурное и интересное время пришлась пора моей журналистской молодости: первая долгая заграница, первая настоящая война, наслаждение красотой жгучей южной природы и южными славянскими характерами. Я так увлеченно углублялся в подробности местной жизни, что обширное новое знание и разнообразный новый опыт в конце концов сыграли со мной неприятную шутку — произошла информационная интоксикация.
После того как воооруженные конфликты в Боснии и Хорватии потухли, профессиональные обстоятельства перенесли меня в Прагу, прекрасный город в самом центре Европы, в котором балканское эхо если и звучит, то только иногда и совсем приглушенно. Еще несколько лет я по инерции следил за событиями в бывшей Югославии, пока не почувствовал безразличие ко всему, связанному со странами, которые совсем недавно с таким рвением изучал. Я свернул поездки в Загреб, Белград и Сараево, перестал читать Милорада Павича и Миленко Ерговича, листать сербские политические газеты и хорватские глянцевые журналы, слушать боснийские рок-группы, цыганские свадебные оркестры и далматинских авторов-исполнителей, смотреть передовое словенское и традиционное болгарское кино, вообще интересоваться тамошними новостями. Казалось, что эти новости движутся по замкнутому кругу и что сказанное однажды Петром Столыпиным о России «Здесь за десять лет меняется все, а за двести лет не меняется ничего» в такой же, если не в большей, степени верно и в отношении Балкан. Разве что на Балканах и за десять лет ничего не меняется: через время включишь телевизор, откроешь газету, а там все те же лица. Или точно такие же.
Прошло немало лет, прежде чем ко мне — как кажется, тоже по не вполне линейным причинам внутреннего характера — вернулась чувствительность к уже подзабытым краям. Я не то чтобы вновь с удовольствием зачастил на европейский юго-восток, скорее пришло осознание того, как заметно происходящие там процессы в конечном счете влияют на судьбы многих дальних стран до самого Ла-Манша. Конечно, Балканы по-прежнему чаще объект, чем субъект большой международной политики, но различные европейские циклоны часто формируются как раз на пространстве от Дуная до Босфора, чтобы потом малопонятным образом влиять на чужую погоду и чужие общественные настроения. Между двумя зонами моего профессионального интереса к бывшей Югославии пролегли полоса в 12 лет — полный цикл зодиака — да десяток написанных на другие забавные и важные темы книг, четверть полки из шкафа.
В Хорватии я впервые оказался утром 22 июня 1993 года, это был, как напоминает календарь, вторник. Душный и жаркий. В аэропорту я с любопытством разглядывал клумбу с цветочным рисунком в виде герба Загреба с выложенным по случаю грядущего юбилея хорватской столицы горшками с бегониями числом 900. Бросив дорожную сумку в гостинице Dubrovnik, я отправился осваивать новую страну — прямо на центральную площадь Бана Йосипа Елачича
[42]. На просторном плацу только под крупом бронзового жеребца и можно было укрыться от зноя; казалось, совершенно пустой город, выжженный горячим солнцестоянием, замер в параличе, без всякого движения. В сторонке бессильно булькал опоясанный низким гранитным кольцом родник Мандушевац, замурованный было в конце XIX века при ремонте мостовой и еще через столетие, во время очередной реконструкции, вновь обретенный. Легкий ветерок колыхал плакаты с траурными портретами хорватской баскетбольной легенды и кумира моей юности Дражена Петровича (несколькими днями ранее исполнилась годовщина его гибели в автокатастрофе), но эти слабые дуновения не способны были принести прохладу и развеять июньское марево.
