Но до того как Градец и Каптол стали одним целым, отношения между их жителями складывались непросто: селения разделял самый знаменитый из всех ручьев, Медвешчак, а через него был перекинут Кровавый мост, не случайно получивший свое название. На берегах этого живого ручья возникла первая загребская протопромышленная зона: колеса водяных мельниц приводили в движение прядильные машины, барабаны для дубления кожи, жернова для помола муки. Из-за прав на владение и пользование хозяйственными объектами и случались рукопашные споры «градецких» и «каптольских», которые к тому же иногда поддерживали претендентов на хорватский престол из разных династий или от разных партий. И это также добавляло внутризагребским конфликтам ярости.
Загреб. Каптол. Открытка. 1905 год. © Library of Congress Prints and Photographs Division Washington, D.C / Reproduction Number: LC-DIG-ppmsc‐09347
От оригинальной средневековой застройки в Верхнем городе мало что сохранилось, в основном фундаменты домов, планировка кварталов да кирпичи стен. Как принято считать, с высоты птичьего полета до сих пор можно различить древнее деление Градеца на девять самостоятельных инсул, как бы микрорайонов. Я честно изучал соответствующую аэрофотосъемку, но ничего подобного не обнаружил. В толще единственных уцелевших ворот Градеца, Каменных, выставлена икона Богоматери с младенцем на руках, изображение на льняном полотне. Икона конечно же чудодейственная, защитница; она тоже горела в пожарах, да не сгорела. Сын Божий, по загребской версии, — довольно взрослый любознательный мальчик, в левой руке он держит небольшой глобус, такой, какими, наверное, были бы глобусы в его время, если бы тогда уже выяснили, что Земля круглая. Вот рассказывающая об этом уголке Градеца строфа из романтического стиха Антуна Густава Матоша
[46] «Серенада», написанного в 1909 году:
Я так люблю тебя, ты как любовь Земли,
Чья дочь — моя Хорватия родная:
Мадонна, что на Каменных вратах,
Сияет духом, лишь перед порогом
Окажется вдруг грешный ангел мрака
[47].
В 1880 году Загреб (в немецкоязычной традиции город назывался по-другому, Аграм) довольно чувствительно тряхнуло. Проведенным после стихийного бедствия реставрационным работам обязаны своим нынешним внешним видом два самых известных здесь объекта культа. Кафедральный собор Вознесения Девы Марии и Святых Стефана и Владислава в Каптоле получил две 100-метровые готические башни вместо одной ренессансной, которая выглядела, судя по рисункам XIX столетия, поинтереснее новых. Церкви Святого Марка в Градеце землетрясением снесло крышу. Новое покрытие сделали оригинально черепичным, из разноцветных плиток выложили огромные гербы — города Загреба (белый замок на красном фоне) и существовавшего номинально Королевства Хорватии, Далмации и Славонии. Выглядит красиво, узнаваемо и по-современному туристически, словно рекламный проспект.
Медвешчак примерно в ту же пору спрятали под землю — сперва в деревянные, а потом в бетонные трубы. Кровавый мост превратили в недлинный проулок Крвави-Мост. Поверх ручья уложили брусчатку, и улица первое время, напоминая о былом, называлась попросту Поток. В начале XX века ей присвоили имя городского историка Ивана Ткалчича. Теперь Ткалчичева — популярная гастрономическая зона, со столиками бесчисленных ресторанов, пивных, баров, кафе. Это не всем загребчанам нравится, планировщиков уже четыре десятилетия критикуют за то, что при переустройстве района они якобы выбрали самый коммерческий вариант из всех возможных. А «Медвешчак» уже почти 60 лет — клуб профессионалов хоккея с шайбой, трехкратный чемпион Югославии и типа стократный хорватский чемпион (в первенстве этой страны участвуют всего четыре команды); в 2013–2016 годах, в усиленном составе (пока были деньги), еще и участник Континентальной хоккейной лиги. Игроков клуба прозвали «медведи» (настоящие медведи в лесах Медведницы уже не водятся), а любимая кричалка хорватских поклонников хоккея с шайбой (есть в южняцком Загребе и такие): «Zik-zak, Med-veš-čak!» Я и сам так кричал, сидя на трибуне городского спортивного дворца.
Ниже Градеца и Каптола, собственно, и организовалась площадь Бана Елачича, на которой исстари раскидывали товары лавочники и купцы, а люди государевы взимали с них мыто. Елачич-плац задумывалась еще и как место для народных собраний и романтических свиданий, теперь здесь сходится десяток трамвайных маршрутов, ведущих и на запад, и на восток, и куда еще душе угодно. Загреб, по моим ощущениям, — открытое, свободное городское пространство, ритм и пульс которому задает как раз центральная площадь.
Все, что находится южнее Елачич-плац, «ниже» Медведницы, построено за последние полтора столетия — согласно по-венски тщательно продуманному и не чуждому симметрии плану; построено вольготно, до самой железной дороги и открытого в 1891 году респектабельного главного вокзала. Километровый каменный прямоугольник правильно разрезан стройными улицами (есть и Гая, и Крижанича, и барона фон дер Тренка) и прорежен по бокам двумя гирляндами тенистых скверов и парков (есть и Штросмайера, и Короля Томислава), в которых по утрам обитают мамы с младенцами, по вечерам — подростковые компании и круглосуточно — скульптуры выдающихся хорватов. Выкованная в 1880-е годы «зеленая подкова» работы не кузнеца, а садового архитектора Милана Ленуцци, секвенция из семи организованных широкой буквой U не каменных, а травяных площадок, — подлинная гордость Загреба, его бесспорно лучший урбанистический проект.
Почтовая открытка Итальянского регентства Карнаро с изображением Габриэле Д’Аннунцио, отправленная в марте 1921 года
БАЛКАНСКИЕ ИСТОРИИ
КАК АВАНТЮРИСТЫ ЗАХВАТЫВАЛИ ФИУМЕ
Риека — крупный порт на побережье Кварнерского залива и третий по численности населения город современной Хорватии. В XIX веке Риека (дословный перевод — «река», в немецкой традиции Флаум, в итальянской и венгерской — Фиуме) находилась под административным управлением Будапешта. После окончания Первой мировой войны права на город заявили Италия и новообразованное Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев. В обстановке всеобщего беспорядка и безвластия, не дожидаясь окончания затянувшихся переговоров о статусе города, в сентябре 1919 года Фиуме захватили 2 тысячи итальянских добровольцев под командованием 57-летнего поэта и авантюриста Габриеле Д’Аннунцио. Этот модный в Европе литератор сочетал в своем творчестве традиции декаданса с мотивами эротики и эпикурейства. В России начала XX века популярность Д’Аннунцио была сродни мании: в 1904 году вышло полное собрание его сочинений, ему подражали акмеисты, Николай Гумилев посвятил ему оду («Судьба Италии — в судьбе / Ее торжественных поэтов»). Д’Аннунцио — автор дюжины романов (наиболее известна трилогия «Романы Розы»), десятка трагедий и пяти стихотворных сборников. На родине он был, помимо прочего, депутатом парламента и популярным светским львом; его роман с актрисой Элеонорой Дузе фраппировал высшее общество. В 1911 году Д’Аннунцио из-за финансовых неурядиц переехал во Францию, но вскоре после вступления Италии в Первую мировую войну добровольцем отправился на фронт. Вначале служил в авиации, затем, после потери глаза, — в ударных пехотных подразделениях, получил звание подполковника. Захватив Фиуме, этот поэт и воин провозгласил создание независимого города-государства Итальянское регентство Карнаро. Первый проект конституции Д’Аннунцио, привычно эпатируя публику, написал в стихах; этот основной закон, в частности, вводил обязательное музыкальное образование. На ярком гербе регентства, под латинским изречением «Кто против нас?» изображался пожирающий собственный хвост золотой змей. Д’Аннунцио, проводник фашистских и корпоративистских идей, опробовал в своем карликовом государстве элементы нового политического стиля: шествия чернорубашечников, древнеримские приветствия, эмоциональные диалоги вождя с толпой. Сам Д’Аннунцио принял титул регента (дуче), а знаменитого дирижера Артуро Тосканини уговорил занять пост министра культуры. Новые хозяева Фиуме ожидали, что «освобожденную» ими область аннексирует Италия, однако из-за дипломатического вмешательства стран Антанты этого не произошло. Подписанный Белградом и Римом в ноябре 1920 года Рапалльский договор предоставил Риеке/Фиуме статус вольного города, в котором, как предполагали, могла бы разместиться штаб-квартира Лиги Наций. Д’Аннунцио отказался признать это соглашение и объявил Италии войну. Регент удерживал власть еще полтора месяца, но в конце 1920-го был наконец вынужден сдать город и вернулся на родину. Область Фиуме еще три года сохраняла формальный статус буферного государства. Осенью 1923-го итальянцы нашли предлог высадить в городе десант и вынудили южнославянское королевство отказаться от претензий на эту территорию. Д’Аннунцио приветствовал политику Бенито Муссолини и прославлял его колониальные захваты. В 1938 году поэт умер. После Второй мировой войны Риеку вместе с полуостровом Истрия включили в состав Югославии.
