Заныло в груди. Она больше не нашлась, что спросить. А друг сказал:
– Если вы встали, я сейчас же приеду и перевезу вас. Спешки нет, Калеб объявится не раньше полудня, но лучше подготовиться заранее.
– Да, все уже на ногах, приезжай.
Лида уронила трубку на рычаг и только теперь полностью открыла глаза. И сразу заметила нечто неожиданное.
Возле ее дивана стояла древняя тумбочка, брошенная в доме еще прежними хозяевами, с отвалившейся задней стенкой и без внутренних полок. Зато на нее было удобно ставить настольную ламп у, когда девушка читала в постели. Сейчас к основанию лампы был прислонен листок бумаги. Лида схватила его, поднесла к глазам.
Это оказалась старая фотография, точнее сказать, свежая копия пожелтевшего фото из прошлого века. На снимке стоял под деревом мальчишка лет десяти и задорно улыбался прямо в объектив. Даже по черно-белому фото можно было догадаться, что его глаза и волосы очень светлы, лицо загорелое, на скулах багровеет здоровый румянец. В руках он держал горшочек, из которого торчали острые листики, похожие на перья жар-птицы. Одет мальчишка был в рубашку военного покроя с галстуком и тонким ремнем через плечо, на ногах шорты и гольфы по колено. Все это Лида уже видела в книжках – это было форма члена нацистской организации «Гитлерюгенд». В самом низу фотографии было что-то написано детским, но очень четким почерком.
С фоткой в руках девушка понеслась на кухню. Там Вера бодро толкла пюре в кастрюльке и не спускала глаз с турки на огне.
– Мама, это ты поставила мне на тумбу? – налетела на нее Лида.
– Доброе утро, дочка, – вздохнула та, скашивая глаза на подсунутую ей под нос фотографию. – Какой симпатичный парнишка.
– Так это ты?..
Вера покачала головой:
– Первый раз вижу. Зачем бы мне ее ставить?
– Ну, может, подобрала где-то в доме, решила, что моя, или показать. И забыла.
– Не было такого. Склерозом не страдаю. А вот ты снова окно в кухне оставила открытым.
Лида так и задохнулась от возмущения: окно вечно забывала запереть сама Вера. Подошла к подоконнику, где расплывался лужицей налетевший в щель снежок. Но увидела машину Лазаря и понеслась на улиц у.
– Куртку накинь, – догнал ее голос матери.
– Лазарь, смотри! – Лиде так хотелось все обсудить вдали от чутких ушей родительницы, что она остановила друга прямо у раскрытой калитки. – Вот это появилось утром на тумбочке рядом с моей кроватью, мама не ставила. Можешь прочитать?
– Уже, – кивнул профессор, растрепанный с утра больше обычного. – «Милой мамочке на память от Энгеля. Тринадцатое марта тысяча девятьсот сорок первого года». А цветок в его руках – стрелиция королевская, кстати, весьма прихотливое растение…
– Но как фотка появилась в нашем доме, у моей постели? Я почти не спала, мама вообще просыпается от любого звука, а полы и двери у нас скрипят, как ненормальные. И в дом еще нужно как-то попасть.
– Понятия не имею. – Однако по лицу Лазаря легко было догадаться, что пара идей у него уж точно имеется.
Лида решила показать, что и она не лыком шита.
– Только вечник мог принести ее, вечник с талантами. Ну, который может лишать всех ощущений. Но такие вечники остались во дворце. Или не все? Или могут добираться сюда?
– Думаю, такое возможно для хозяина Книги, – скупо проговорил Лазарь.
– Я тоже так подумала. Креон?!
– Ну, едва ли. И это лишь предположения…
– А какой смысл в фотке? Может, ты знаешь этого Энгеля? Может, это какой-то будущий вечник?
– Я никогда не встречал вечника с таким именем. Впрочем, он совсем еще юн, мы могли не успеть познакомиться.
Лида издала нервный смешок.
– Лидочка, давай все же вернемся к главному вопросу, – построжел Лазарь. – Где твой мобильник?
– Вот. – Она вытянула телефончик из кармана халата. – Ой, разрядился.
– Неважно. – Лазарь почему-то отправил его прямиком в свой карман. А Лиде вручил другой, незнакомый. – Пока будешь пользоваться вот этим. Здесь только мой номер. Мы с тобой будем все время на связи.
– Почему так? – растерялась Лида. – В смысле, почему нельзя со своего с тобой связываться?
– Потому что, пока мы имеем дело с Калебом, ты не должна отвечать ни на какие звонки, кроме моих. Иначе ты станешь слишком уязвимой.
– Лазарь, мне страшно, – прошептала девушка. – Почему мне нельзя быть рядом с ребятами, самой приглядывать за Калебом? Он же может что угодно с вами сделать, а я даже знать об этом не буду!
Профессор положил ей руки на плечи, встряхнул ободряюще.
– Все будет отлично. С Калебом буду иметь дело только я, все остальные в нужный срок сменят дислокацию.
– Ну вот, еще не легче!..
– А я стану каждый час звонить тебе.
– Этого мало! Я с ума сойду. Давай лучше я буду с тобой. Ну пожалуйста!
– Лида, угомонись. Пойми, Калеб – боец. У него невероятная реакция. Он бы и в первый раз не дал тебе сложить руки, если бы в тот момент вы находились в поле зрения друг друга. К счастью, благодаря той ситуации мы знаем, что ты можешь воздействовать и на расстоянии. Не знаем на каком, возможно, это придется устанавливать опытным путем. Но ни в коем случае ты не должна оказаться с ним рядом, ясно?
Лида застонала от бессилия. Тут встревоженный голос Веры через окно позвал их в дом.
Стоило зайти, как загромыхало над головой и на верхней площадке лестницы возникла тетка Муза, густо обвешанная вещами. На голове тетки куполом высилась фетровая шляпа, похожая на ракушку улитки. Из-за горы сумок и чемоданов выглядывала испуганная мордашка Славика.
– Лазарь! – торжественно заговорила Муза Львовна. – Приветствую вас! Не окажете ли мне последнюю любезность в этом городе?
– Почему последнюю, Муза? – всполошилась Вера.
– Потому что, как это ни грустно, но мы с внуком решили покинуть этот дом. Скитания по тайным квартирам мне уже не по силам. Мне жаль, Вера, что приходится оставлять тебя, но благие перемены, произошедшие с тобой со времени моего появления здесь…
– Ты хочешь улететь домой? – догадалась Вера и даже руками всплеснула от облегчения. – А я сама хотела тебе это предложить, но не знала, как там ситуация с твоей квартирой…
Тетка, кажется, была слегка ошарашена такой реакцией, но постаралась сохранить лицо.
– Квартира будет освобождена по первому требованию, – скупо уронила она. – Естественно, я делаю это только ради внука. Он еще слишком юн и беззащитен. Детей нужно ограждать от испытаний, пока есть надежда вырастить из них нормальных людей.
И она метнула выразительный взгляд на Лиду. Та привычно закатила глаза.
