Скоро Лазарь сам подошел к ней, вынул из сугроба, отнес на скамью. Он ни о чем не расспрашивал, наверно, его уже успели ввести в курс произошедшего. Энгеля подоспевшие санитары унесли на носилках в сторону парковых ворот.
День померк, наверно, перед очередной снежной бурей. Друзья, вероятно, ушли домой, а они, Лида и Лазарь, все сидели рядом и молчали.
– Прости меня, – наконец сказала девушка.
– За что?
– Я предала тебя. Не спасла. Я всех могла спасти, и Анн у, и Марата, если бы просто уничтожила эту поганую Книг у.
– Но убила бы других.
– Я знаю. Почему говорят, что всегда есть выход из тупика? У меня его не было. Я всегда теперь буду думать, как должна была поступить. И, черт возьми, никогда не найду ответа!
Лазарь крепко ее обнял, привлек к себе:
– Перестань. И не беспокойся за Анн у. Я примерно догадываюсь, какую эпоху она выбрала, и не сомневаюсь, что там она будет в своей стихии. Думаю, мы еще обнаружим не один ее портрет, вдруг словно вынырнувший из небытия. А то и зашифрованное послание. Да и Марат, я уверен, не пропадет.
– Насчет Валерия и Сашки ты тоже знаешь?
– Да, Лидочка.
– И скажешь, как Анна, что мы все равно однажды будем вместе?
– Ни секунды в этом не сомневаюсь.
– Мне даже Энгеля жалко, – пробормотала Лида. – Хотя должна бы его ненавидеть.
Вдруг в глазах защипало, и Лида удивилась: из-за друзей не плакала, а из-за этого типа – нате вам, пожалуйста. Лазарь безошибочно определил происходящее и насухо протер ей щеки теплыми ладонями.
– Знаешь, Лида, хуже вечника-садиста и убийцы может быть только вечник, желающий спасти мир. Мы бы еще не раз услышали об этом идеалисте. Так что все к лучшем у.
И легко вскочил на ноги. Только теперь Лида заметила, что одежда его изорвана и грязна после пребывания в подземелье. Но голос звучал вполне бодро:
– Думаю, пора побывать во дворце. Невидимая граница должна исчезнуть после смерти Энгеля, значит, туда в любой момент могут заявиться люди. Представляешь, какой шок они испытают, обнаружив там целый лагерь крайне странных личностей?
– Лазарь, подожди…
У Лиды возникло смутное чувство, что нужно срочно сказать другу нечто очень важное, о чем-то предупредить – но в голове все как-то странно перепуталось и никак было не собраться с мыслями. Сказала совсем не то, что планировала:
– Лазарь, Анна просила передать тебе, чтобы не вел себя как идиот. Что она имела в виду, как думаешь?
– Понятия не имею, – развел руками профессор.
– Как так? Ты же знаешь все на свете.
– Ну, у нашей Анны случаются такие оригинальные идеи, что даже мне они не по зубам.
– А вот я, мне кажется, понимаю, что она имела в виду, – медленно и весомо проговорила Лида. – И мне очень страшно.
– Почему, милая? – нахмурился и перестал изображать непонимание Лазарь.
– Мне мама говорила, что хорошо, конечно, дружить с мужчиной. Но страшно однажды обнаружить, что испытываешь к нему что-то гораздо большее, чем просто дружба, – а вы уже прошли точку невозврата. И он никогда не увидит в тебе кого-либо кроме друга.
– Лида…
Девушка немедленно зажала уши руками:
– Ой, лучше молчи! Сейчас ты скажешь, что я слишком юная, что мне еще нет семнадцати. И я слишком много пережила, и все еще в шоке. И что вообще мы разные, хоть и к одному виду принадлежим!
Пока она переводила дыхание, Лазарь воспользовался паузой:
– Вообще-то я совсем другое собирался сказать.
– Правда? А что ты?.. А, точно, нужно идти во дворец.
И пятнадцать отпущенных минут вышли.
Вскочившая со скамьи испуганная девушка лихорадочно пыталась понять, как оказалась в незнакомом пустынном месте, в окружении заснеженных деревьев, да еще в компании незнакомого парня весьма грозной наружности. И почему сжимает в руках браслет с двумя чисто мерцающими разноцветными камушками и двумя угасшими, темными.
ЭПИЛОГ
Будильник – мой самый страшный враг. Он крошит на мелкие кусочки мои сны, мои драгоценные, прекрасные сны, мою вторую, и главную, реальность. Я нащупываю его на тумбочке и отправляю в полет через всю мою не слишком просторную комнату в мансарде старого дома. Будильник бьется о противоположную стену, обиженно кряхтит и прикидывается мертвым. Но мама сшила ему прочную одежку из лоскутков старого пальто, так что следующим утром он опять возьмется за старое.
Некоторое время я лежу с закрытыми глазами и думаю о том, что впереди меня ждет еще один заурядный день со своими надоедливыми проблемами и заботами. Внизу звякает посуда, пахнет… о-о, блинчиками! Мама всегда знает, чем можно улучшить мое настроение в такую рань. Я вскакиваю и довольно бодро принимаюсь за утренние сборы.
А еще через полчаса я в панике покидаю наш дом, чтобы успеть на электричку. Прибегаю на станцию в последний момент, когда поезд уже стоит под парами. И первым делом замечаю на перроне ее – мою единственную подруг у.
Мила принадлежит к той полностью противоположной мне породе безупречных девушек, которые даже самым ранним утром ухитряются выглядеть свежими и ухоженными. Она машет мне рукой, показывая знаками, чтобы я неслась во весь опор.
Мы заскакиваем в вагон, успеваем занять последние два места, тесно прижимаемся друг к дружке, потому что третьей на нашей скамье оказывается тетка неописуемого размера.
– Ну, и смысл тебе таскаться на эту мерзкую электричку? – Я прикидываюсь недовольной. – Тебе же с въезда на автобусе быстрее и удобней.
– Просто захотелось сегодня пройтись по парку, – улыбается Мила. – Помнишь, как мы раньше часто там гуляли?
– Да уж, были времена, – вздыхаю я.
С Милой мы познакомились в самом конце десятого класса, случайно, на городском празднике. Я тогда только отошла после таинственной болезни, стоившей мне частичной потери памяти. И сразу пришлось идти в новую школу в ближайшем к нашему поселку микрорайоне. Где меня традиционно в лучшем случае не замечали, в худшем – шарахались. И это меня вполне устраивало.
Мила сама подошла ко мне на нашей пешеходке, которая в честь праздничного дня превратилась в скопление лавчонок со всякой ерундой. Она училась в школе на противоположном конце города, но это ничуть не помешало зарождению нашей дружбы.
Но теперь мы обе учимся в Питере и на прогулки почти совсем не остается времени. Разве что в выходные, но и то не всегда.
– Как воскресенье прошло? – спрашиваю я.
Мила традиционно розовеет.
– Ну, нормально. В кино ходила… то есть ходили.
– С Лешей?
– Конечно.
