Вир достал из ящика лист желтой бумаги. На нем был изображен фрагмент родового древа Баллистеров, именно та ветвь, к которой относилась семья Энн Баллистер. Судя по почерку, которым были выведены имена и даты, Энн изобразила его сама. Заключенный в преклонном возрасте второй брак отца Ричарда объяснял тот странный факт, что этот двоюродный дедушка Энн Баллистер был всего на три года старше ее отца.
Однако взгляд Лидии уже опустился ниже, туда, где было написано ее имя, написано между кружками, обозначающими ее маму и Эдварда Грея.
Она посмотрела на миниатюру, затем на семейное древо, аккуратно нарисованное мамой, потом опять на портрет.
– Это мой папа, – не то спрашивая, не то утверждая, произнесла она мягко.
– Да.
– Не Джон Гренвилл.
– Это совершенно очевидно из того, что оставила твоя мама, – сказал Вир. – Как истинная Баллистер она пыталась сохранить документальные доказательства. Я думаю, она намеревалась вручить их тебе, когда ты станешь достаточно взрослой. Но все пошло не так, и в конце концов Джон Гренвилл продал их третьему маркизу Дейна через его стряпчих. Имеется запись об этой транзакции, датированная августом 1813 года.
– Это объясняет, откуда у Джона Гренвилла появились деньги на переезд в Америку, – сказала Лидия, глядя мужу в глаза. – Ясным становится и многое другое.
Очевидно, было, что и в Шотландию ее мать бежала не с тем человеком, которого Лидия называла своим отцом, а с Эдвардом.
– В ящике имеются его любовные письма, которые он ей писал, – сказал Вир. – Не менее дюжины. У меня не было времени, как следует просмотреть и разобрать содержимое. – Взгляд его зеленых глаз сделался удивительно мягким, а на губах появилась почти мальчишеская смущенная улыбка. – Но и из того, что я успел прочитать, ясно: он обожал твою маму. Он был незаконнорожденным, но это не мешало им искренне любить друг друга, и их ребенок был зачат в любви.
– Я люблю тебя, – сказала Лидия, проглотив подступивший к горлу комок. – Не знаю, как это пришло тебе в голову, что подтолкнуло тебя искать то, что все считали несуществующим, и найти. Но я точно знаю: ты сделал это из любви ко мне, и… И, честно сказать, я очень волновалась за тебя. Я никогда так не переживала за тебя со времени нашей встречи. – Глаза Лидии заполнились слезами. Она не стала пытаться сказать что-то еще, а соскользнула со стула в объятия Вира.
Несмотря на то что Эдвард Грей родился вне брака, он был очень близок к отцу, который позаботился о его воспитании и образовании. Для Баллистеров он был одним из бесчисленных представителей рода, которые неукоснительно приглашались на общесемейные торжества и приемы. На одном из таких собраний Эдвард и познакомился с Энн. Ей его представили, как дальнего родственника.
Затем он приехал навестить ее, когда поссорился с отцом, категорически возражавшим против избрания Эдвардом актерской карьеры. Ссора закончилась изгнанием молодого человека из дома. Разрыв был окончательным. Когда Энн узнала об этом, она решила уехать с ним. Эдвард хотел, чтобы Энн подождала до тех пор, пока он устроится и у него появятся средства, чтобы обеспечить семью. Но Энн отказалась ждать. Она понимала: в сложившихся условиях ее отец ни за что не согласится на их брак и выберет жениха по своему усмотрению. Учитывая характер отца, это было неизбежно и могло произойти очень быстро.
Бежать с Эдвардом в Шотландию решила окончательно и бесповоротно.
Там они заключили гражданский брак. В Шотландии для этого не требовались ни священник, ни церковь, ни венчание, ни согласие родителей. Юридически их брак считался законным, но для родственников это не имело никакого значения.
Баллистеры считали шотландцев почти дикарями, и относились к их «причудливым» законам и традициям примерно так же, как к обычаям папуасов или готтентотов. В их глазах Энн превратилась в шлюху, живущую с любовником-бастардом. В ящике хранились письма от юристов, извещающих ее о том, что родители более не признают ее свой дочерью, что она лишается прав члена семьи и ей под угрозой судебного преследования запрещено выдвигать финансовые или любые иные требования как представительнице семьи, а также настаивать на любых формах общения.
Энн и Эдвард представляли, что будет именно так, когда принимали решение бежать. Они хорошо знали своих родственников и понимали: после побега двери родных домов будут для них навсегда закрыты.
Однако они не могли предвидеть, что через три месяца во время репетиции на Эдварда упадет тяжелый кусок декорации и убьет его. Скопить хоть какую-то сумму, чтобы оставить жене и ребенку, которого она уже носила, он, естественно, не успел.
Через месяц на ней женился Джон Гренвилл. Как Энн подчеркивает в своем дневнике, он клялся в искренней любви. Ей едва исполнилось семнадцать, она ждала ребенка, и рядом не оказалось ни одного человека, к которому можно было бы обратиться. Энн думала, что Джон благородный человек и сможет принять ребенка другого мужчины. Свою ошибку она поняла позже, после неудачной попытки растопить сердце Баллистеров сообщением о рождении дочери и вернуться вместе с малюткой в родовое гнездо.
У Энн не было иного выбора, кроме как остаться с Джоном, особенно сразу после рождения Лидии. Точнее, у нее было два варианта: либо Джон Гренвилл, либо улица, – поскольку по-другому заработать на жизнь Энн не могла. Затем родилась Сара. Энн долго болела после родов и полностью восстановить силы так и не смогла. Если бы не болезнь, она бы ушла от Джона Гренвилла. По крайней мере, Лидия была в этом уверена.
Энн определенно старалась делать так, чтобы он не мог использовать в своих интересах происхождение Лидии. Именно поэтому в дневнике несчастной имеется так мало информации о скандальных обстоятельствах ее жизни с ним по сравнению с настоящей трагедией, которую раскрывают документы, собранные в принесенном Виром ящике. Любой издатель в Лондоне ухватился бы за эти бумаги обеими руками. Нет ничего удивительного, что Картон, Брейз и Картон щедро заплатили за эти материалы. И нет ничего удивительного, что они сохранили их полностью.
Очевидно, содержимое ящика было просмотрено, когда нынешний маркиз Дейн сменил юридическую контору. Дневник вместе с другими записями и документами личного характера, видимо, был передан другим стряпчим, которые тщательно отсортировали эти материалы и те из них, которые представляли наибольший интерес, отослали своему новому клиенту в Афкорт. А поскольку Дейн до весны был скорее жителем Парижа, чем Девоншира, в Афкорте дневник просто положили в шкаф на первую попавшуюся полку, где хранились другие архивные материалы. И это была большая удача, что его нашла леди Дейн.
Значение находки Эйнсвуда, конечно же, было несравнимо выше. Однако он, по своему обыкновению, не соглашался с тем, что сделал что-то экстраординарное, когда рассказывал об открытии Дейну и Джессике.
Вчетвером они собрались следующим утром, когда молодежь ушла посмотреть парад, устраиваемый в честь королевы Португалии.
Дейн, лучше других знающий Баллистеров, не поверил бы тому, о чем рассказал его друг, если бы перед ним на большом столе в библиотеке не лежали найденные документы. Не мог он поверить в то, что докопался до всего этого сам герцог Эйнсвуд.
